* * *

Там, где бытие связано с волей, желание просто и желание быть счастливым – тождественны. Бытие без воли – это безразличное бытие; но бытие с помощью воли, бытие как предмет воли – это здоровье. Здоровье же есть не что иное, как бытие, соответствующее тому, что есть, его сущности, его органам и потребностям, его склонностям и стремлениям.

* * *

Интимнейшую сущность человека выражает не положение: «я мыслю, следовательно, я существую», а положение: «я хочу, следовательно, я существую».

* * *

Философия Канта, именно мораль, – это холостая форма без материи; мужчина без женщины и ребенка. «Чистый разум», чистое созерцание, чистая добродетель – это непорочное зачатие Святой Девы, если перевести на понятия протестантизма. Там нет мужчины, здесь нет женщины, нет матери.

* * *

Кант, не обращая внимания на счастье, ставит человеку долг для себя самого в качестве цели; это, может быть, имеет правильную педагогическую и моральную цель, но это не выражает никакой метафизической точки зрения, т. е. соответствующей сущности человека.

* * *

Кант написал свою мораль не только для людей, а для всех возможных разумных существ. Лучше бы он написал свою мораль не для профессоров философии, которые одни только и являются вне человека этими разумными существами, но и для поденщиков и дровосеков, для крестьян и ремесленников! На каких, совершенно иных, началах он бы ее обосновал! Как трудно дается жизнь этим людям; как вся их деятельность уходит только на то, чтобы прокормить себя; как счастливы они, если могут накормить и одеть себя и своих близких! Как ясно у них гетерономия является автономией, эмпиризм – законом их морали!

* * *

Можно быть недостаточно идеалистичным по отношению к самому себе, ставя перед собой идеалистические требования воли, «категорические императивы», но по отношению к другим, исключая определенные случаи, которые в высшей степени трудно установить, быть недостаточно материалистичным; недостаточно стоиком по отношению к себе, по отношению же к другим – недостаточно эпикурейцем.

* * *

Свобода в популярном, т. е. общем смысле, означает не что иное, как отсутствие очевидного принуждения. То, что человек делает по принуждению, он делает не свободно и не охотно, ибо «охотно» и «свободно» совпадают.

* * *

Мораль, возникшая из религии, – это лишь милостыня, выбрасываемая людям, этим бедным, т. е. нищим, из сокровищниц церкви и теологии. Священник – это только моральный раздаватель милостыни.

* * *

Счастье? Нет, справедливость (la justice)! Но справедливость – это только взаимное, или двустороннее, счастье; в противоположность к одностороннему, эгоистическому, или пристрастному, счастью старого мира.

* * *

Все люди – эпикурейцы, только, увы! многие – эпикурейцы лишь в желании, а не на деле; другие же – эпикурейцы на деле, не зная и не желая знать, что они таковы. Благополучие и удачи так были связаны с ними от рождения, что они не замечают, как посреди своего теоретического христианства и его добродетелей отречения, требования которых они со своей стороны никогда не исполняли, они по уши погрязли в эпикуреизме.

* * *

Греческое, сократическое «познай самого себя» имеет своим смыслом и целью не только смирить нас, показать нам наши недостатки и ничтожность, как христианское смирение, которое именно потому выродилось в неестественность, в неискренность, в лицемерие, – но имеет целью и возвысить нас, поощрить нас к самосознанию и сознанию добра в нас.

* * *

Добр и «нравствен» только тот, кто исключительно и единственно, абсолютно и безусловно имеет своим принципом и критерием благо человека. Можно быть нравственным человеком в смысле господства над собой, в смысле отрицания чувственности, верующим и религиозным человеком и тем не менее быть злым человеком в сердце. Только безусловно хорошо относиться к людям и значит быть добрым. И больше ничего.

* * *

Мое моральное требование к людям ограничивается единственно тем, чтобы они не делали ничего злого. Если мы достигли этого – а как мы еще далеки от этого! – тогда все более высокие требования вытекают отсюда сами собой или большей частью оказываются ненужными.

Этот труд – посмертно опубликованный черновик Фейербаха к неосуществленному сочинению. Опасаясь, что войны приведут к установлению диктатур и ко всеобщей мобилизации, которая разрушит правовое сознание людей, он считал, что нужно разработать правовую систему, которая будет доказывать необходимость права. Право для Фейербаха проистекает не просто из регулирования отношений в обществе или естественной интуиции, это одна из форм выражения самосознания, как государство – одна из форм выражения социального взаимодействия. Право и государство – не итоговый результат развития, но что-то вроде экзамена, который сдает общество на собственную зрелость. В конце жизни Фейербах опять ведет разговор с Кантом. Может ли быть основанием нравственного поступка императив разума, скрытый от самого разума, выступающий только как нравственная необходимость? Или «долг» можно перевести на язык современной социологии и говорить об обязанностях людей друг перед другом для достижения счастья? Фейербах, конечно, создавал учение о праве, не сводящее его ни к обязанностям, ни к удовольствию от их исполнения. Право – это определенная направленность интуиции общества, а сколько на кого будет возложено обязанностей – это может стать уже предметом общественной договоренности. Так же как государство – это не столько результат учредительной воли или требования безопасности, но интуитивно принимаемое положение дел, и как уменьшить количества насилия или злоупотреблений – уже зависит от каждого, кто может объяснить, как правильно действовать в таком положении дел. Не рассчитывая на установление прямой демократии в ближайшие годы, Фейербах надеялся все же на новую волну просвещения.