и горячая. Он ушел. Я немного задержался, думая… думая – о чем? О том, что напрасно я сказал, будто Артур Ранс не изменился. Во-первых, он отпустил крошечные усики, что американцам старого закала вовсе не свойственно. Затем, отрастил волосы, и челка стала закрывать его лоб. Кроме того, я ведь не видел его целых два года – за этот срок можно измениться. И наконец, Артур Ранс, не пивший ничего, кроме спиртного, теперь не пьет ничего, кроме воды. Но тогда миссис Эдит… Что – миссис Эдит? Неужели я тоже схожу с ума? Почему я сказал «тоже»? Как… как дама в черном? Как Рультабийль? Неужели я считаю, что у Рультабийля тоже не все дома? Ах, эта дама в черном нас всех околдовала! Она дрожит от собственных воспоминаний, и нас теперь лихорадит вместе с нею. Увы, страх заразен, как холера.

В. МОЕ ВРЕМЯПРЕПРОВОЖДЕНИЕ ДО ПЯТИ ВЕЧЕРА

Воспользовавшись тем, что мне не нужно дежурить, я отправился к себе отдохнуть, однако спал плохо: мне сразу же приснилось, что Старый Боб, мистер Ранс и миссис Эдит – шайка ужасных бандитов, поклявшихся погубить нас с Рультабийлем. Проснувшись в мрачном настроении и увидев древние башни и Старый замок, все эти грозные каменные громады, я был близок к тому, чтобы поверить в кошмар, и проговорил вслух: «Занес же нас черт в это логово!» Затем выглянул в окно. По двору шла миссис Эдит, небрежно беседуя с Рультабийлем и держа в своих хорошеньких точеных пальчиках яркую розу. Я побежал вниз, но во дворе ее уже не оказалось. Тогда я присоединился к Рультабийлю, направлявшемуся с проверкой в Квадратную башню.

Журналист был очень спокоен и, казалось, вновь обрел власть над своими мыслями, равно как и глазами, которые больше уже не закрывал. Да, интересно все-таки наблюдать, как Рультабийль что-либо осматривает. Ничто не ускользает от его внимания. А Квадратная башня, где жила дама в черном, была предметом постоянного его попечения.

Пользуясь случаем – таинственное нападение произойдет еще через несколько часов, – я хочу познакомить вас с расположением помещений в этаже башни, находящемся на одном уровне с двором Карла Смелого.

Войдя в Квадратную башню через единственную дверь А, вы оказываетесь в большом коридоре, который является частью бывшей кордегардии. Когда-то это было помещение Б-В-Г-Д с каменными стенами и дверьми в другие комнаты Старого замка. Миссис Ранс приказала воздвигнуть в бывшей кордегардии две деревянные стенки и выгородить таким образом довольно просторное помещение, в котором собиралась устроить ванную комнату.

Теперь же мимо этого помещения проходили два коридора, пересекающиеся под прямым углом, – В-Г и Г-Д. В нем временно расположилась чета Бернье, вела туда дверь Е. Чтобы подойти к двери в комнаты супругов Дарзак (Ж), нужно было обязательно миновать дверь в привратницкую, где всегда находился кто-то из супругов Бернье. Заходить в привратницкую разрешалось только им. Кроме того, через окошко З из привратницкой можно было наблюдать за дверью И, которая вела в комнаты Старого Боба. Когда Дарзаки выходили, единственный ключ от двери Ж хранился всегда у Бернье; это был новый специальный ключ, заказанный Рультабийлем в одному ему известном месте. Замóк юный репортер ставил собственноручно.

Рультабийль хотел, чтобы и ключ от комнат Старого Боба тоже хранился в привратницкой, однако американец выразил столь бурный и комичный протест, что репортеру пришлось уступить. Старый Боб не желал, чтобы с ним обращались как с пленником, и настаивал на том, что он должен иметь возможность приходить и уходить когда вздумается, не спрашивая ключи у привратника. Поэтому дверь к нему всегда была открыта и он мог сколько угодно ходить из своих комнат в кабинет, устроенный в башне Карла Смелого, не причиняя беспокойства ни себе, ни другим. Но в таком случае дверь А следовало держать открытой. Старый Боб так и заявил, а миссис Эдит с немалой долей иронии поддержала дядюшку, сказав, что вряд ли он требует такого же обращения, как дочь профессора Стейнджерсона, и Рультабийль не стал настаивать. Слова, слетевшие с тонких губ миссис Эдит, звучали так: «Но, господин Рультабийль, мой дядя не боится, что его похитят!» Рультабийль понял: ему остается лишь посмеяться вместе со Старым Бобом над нелепым предположением, что человека, единственная привлекательная черта которого – самый старый в мире череп, могут похитить, словно хорошенькую женщину. И Рультабийль смеялся; он смеялся даже громче Старого Боба, однако поставил условие: в десять вечера дверь А будет запираться на ключ, а супруги Бернье отопрут ее, если возникнет такая необходимость. Это было тоже неудобно для Старого Боба, который иногда засиживался за работой в башне Карла Смелого. Но он не хотел больше спорить с этим славным Рультабийлем, который, должно быть, боится воров. В оправдание Старого Боба нужно сказать, что к мерам защиты нашего молодого друга он относился так лишь потому, что ему ничего не сообщили о появлении Ларсана-Балмейера. Ему, разумеется, рассказывали о прошлых несчастьях мадемуазель Стейнджерсон, но он понятия не имел, что и после того, как она стала госпожой Дарзак, эти несчастья отнюдь не прекратились. К тому же Старый Боб, как и все ученые, был эгоистом. Весьма довольный тем, что владеет самым старым на свете черепом, он и представить не мог, что мир вращается вовсе не вокруг него.

Рультабийль, мило осведомившись о здоровье матушки Бернье, которая чистила картошку, доставая ее из лежавшего рядом большого мешка, попросил папашу Бернье отпереть дверь в комнаты четы Дарзак.

В спальне господина Дарзака я был впервые. Выглядела она холодной и мрачной, а ее меблировка не отличалась роскошью: дубовая кровать да туалетный столик, пододвинутый к окну К, сделанному на месте бывшей бойницы. Стена там была так толста, а бойница так широка, что в образовавшейся нише господин Дарзак устроил нечто вроде туалетной комнаты. Второе окно, окно Л, было меньше. Оба окна были забраны толстыми решетками, через которые едва проходила рука. Кровать на высоких ножках стояла в углу между наружной стеной и каменной перегородкой, отделявшей спальню господина Дарзака от спальни его жены. Напротив, в углу башни, помещался стенной шкаф. Посередине комнаты стоял небольшой стол с несколькими научными книгами и письменными принадлежностями. Завершали меблировку кресло и три стула. Спрятаться здесь было просто невозможно, разве что в стенном шкафу. Поэтому супругам Бернье было поручено, заходя в комнату для уборки, всякий раз проверять этот шкаф, где господин Дарзак держал одежду; да и Рультабийль, наведываясь в отсутствие супругов осмотреть комнаты Квадратной башни, всегда в него заглядывал.

Так он сделал и на этот раз. Переходя в спальню госпожи Дарзак, мы были уверены, что в комнате ее мужа никого нет, ибо, как только мы вошли, папаша Бернье, следовавший за нами с неизменно озабоченным видом, запер на задвижку дверь, ведущую из коридора.

Спальня госпожи Дарзак была меньше, чем у ее мужа, но благодаря удачному расположению окон светлая и веселая. Едва ступив на порог, Рультабийль побледнел и, повернув ко мне свое доброе и погрустневшее лицо, проговорил:

– Сенклер, чувствуете? Духи дамы в черном!

Ей-богу, я ничего не чувствовал. Окно, снабженное решеткой, как и все остальные, выходящие на море, было широко распахнуто, и легкий ветерок развевал занавеску, висевшую на карнизе над вешалкой, которая была прибита к одной из стен. У другой стены стояла кровать. Вешалка находилась так высоко, что висевшие на ней платья и пеньюары, равно как и закрывающая ее занавеска, не доходили до пола; если за ними кто-нибудь захотел бы спрятаться, то были бы видны ноги. Штанга, по которой двигались вешалки с одеждой, была очень тонкой, и забраться на нее тоже не было никакой возможности. Тем не менее Рультабийль тщательно обследовал этот гардероб. Стенного шкафа в комнате не было. Туалет, бюро, кресло, два стула и четыре стены, между которыми, кроме нас, никого, Бог тому свидетель.

Заглянув под кровать, Рультабийль жестом выдворил нас из комнаты. Сам он вышел последним. Бернье тут же запер дверь маленьким ключом и положил его в верхний карман куртки, который вдобавок застегнул на пуговицу. Мы повернули по коридору и зашли в апартаменты Старого Боба, состоявшие из гостиной и спальни; осматривать их было так же легко, как и комнаты Дарзаков. Никого, меблировка скудная – стенной шкаф и почти пустой книжный шкаф с отворенными дверцами. Когда мы выходили из этих комнат, матушка