Однако в 1824 году здоровье Людовика XVIII стало резко ухудшаться. Вскоре у короля не осталось никаких иллюзий на свой счет, но он воспринял этот последний поворот судьбы с большим достоинством, как и мужественно выносил боли, становившиеся все мучительнее. К счастью для него, рядом была Зоэ, и король находил в этом поддержку, чтобы на время забывать про боль. Если иногда у королей не хватало умения жить, они всегда умели умирать по-королевски. И Людовик XVIII это доказал. Противясь страданиям и предписаниям врачей, он согласился на постельный режим только 12 сентября, когда сил бороться у него уже не было. Одновременно, до последнего часа не оставляя государственных забот, он постоянно откладывал соборование. Архиепископ Парижский не осмелился приблизить момент последнего причастия и поручил сделать это… «королеве сердца»! Парадоксально, но инструмент греха превратился в инструмент спасения души! Что ж, пути Господни воистину неисповедимы…

В ночь на 16 сентября, приведя свое сознание в согласие с Богом, Людовик XVIII покинул этот мир, оставив трон Карлу X, который сумел потерять его всего через шесть лет. Как и положено, Зоэ продемонстрировала напускное горе: одетая в траурные наряды, она присутствовала на похоронах короля в Сен-Дени. За это кое-кто ее осудил, в частности герцогиня де Майе написала в своих «Мемуарах»:

«Я поехала в Сен-Дени, чтобы проводить в последний путь короля Людовика XVIII. Я очень удивилась, увидев там мадам Дюкейла. Мне казалось, что признательность, по крайней мере, должна была внушить ей боль, которая заставила бы ее остаться дома. Я не могла понять, каковы были ее намерения, когда она появилась на людях по этому случаю. Может быть, она решила, что обязана отдать последние почести покойному королю? Или решила приударить за новым королем, приняв участие в церемонии, знаменовавшей собой начало его царствования? Как бы то ни было, есть что-то оскорбительное в этом поступке, который явно таил какой-то расчет и который не мог быть основан на подлинном чувстве».

Суждение недоброе, но явно справедливое. Боль Зоэ была искренней: она, в конце концов, привязалась к этому старому человеку, который был так нежен в обожании ее, а главное, так щедр… Что могло произойти теперь, когда этого настоящего «Деда Мороза» уже нет в живых? Когда такого человека, как графиня, постоянно волнует личная выгода, есть от чего беспокоиться. Как-то должен был повести себя новый король в отношении бывшей фаворитки? Она, естественно, не могла надеяться, что на нее по-прежнему будет падать манна небесная. Но она, по крайней мере, надеялась на то, что за ней сохранятся привилегии, которых она добилась в ходе кампании по очаровыванию усопшего монарха. Для защиты своих привилегий у нее было тайное оружие: на случай, если бы распоряжения, которые он предпринял в отношении Зоэ, не были выполнены новым королем, Людовик вручил графине два письма, где он высказал свою волю, дабы она могла их обнародовать. Эта предосторожность свидетельствовала о том, что покойный монарх мало доверял брату.

Вначале мадам Дюкейла не было необходимости использовать то, что Катрин Декур назвала «посмертным шантажом». Карл X не только оставил ей все, что было подарено его братом, но и назначил ей пенсию в двадцать пять тысяч франков в год и сделал ее президентом гобеленовой мануфактуры с приличным окладом. Этого могло бы хватить с лихвой, но мы знаем Зоэ и ее неутолимый аппетит к деньгам. С Людовиком XVIII она привыкла постоянно получать новые субсидии, и то, что новый прекратил эту «халяву», повергло ее в отчаяние! В письмах своему по-прежнему верному Состену она постоянно жаловалась на финансовые трудности. А в 1827 году она добилась аудиенции у Карла X и не постеснялась пригрозить королю опубликованием известных писем брата. Карл Х, как добрый принц, смирился и увеличил размер ее ежегодной пенсии до сорока тысяч франков. Но ей этого было мало! Покинув Тюильри, она написала Состену: «Я была поражена»[130].

Она стала «поражена» еще больше, когда после революции 1830 года герцог Орлеанский стал королем французов под именем Луи-Филиппа.

Она немедленно примкнула к оппозиции новому монарху. Из своих легитимистских убеждений, а главное, потому, что все ее пенсии были отменены, равно как и президентство на гобеленовой мануфактуре. На сей раз бедная графиня почувствовала себя разоренной. Не по этой ли причине она приняла участие в безумной авантюре герцогини Марии-Каролины Беррийской? Как нам известно, невестка Карла X мечтала вернуть престол Бурбонам в лице своего сына герцога Бордосского[131]. Предприятие это было безрассудным, не имело ни малейшего шанса на успех, но Мария-Каролина ничего не боялась, и смелости ей было не занимать. 29 апреля 1832 года она высадилась в Ла Сьота во главе горстки своих сторонников. Прованс за ней не пошел, но она смогла захватить Вандею. Однако шуаны 1832 года были уже совсем не те, что воевали за королевскую власть в 1792 году. Мария-Каролина была арестована полицией Луи-Филиппа, заключена в каземат цитадели Блейе, откуда вышла только спустя несколько месяцев.

Проникшись монархической верой, мадам Дюкейла еще в 1831 году уехала в Англию, где при помощи финансиста Уврара попыталась собрать необходимые средства для поддержки восстания герцогини. Затем она переехала в Голландию для того, чтобы заручиться поддержкой короля Вильгельма, который был недоволен тем, что с помощью Луи-Филиппа бельгийцы освободились от голландской власти. Он думал, что реставрация Бурбонов могла бы позволить ему вернуть отделившуюся провинцию. Во всяком случае, на это надеялась графиня Дюкейла, прилагавшая все силы для поддержки дела Марии-Каролины. Несмотря на нелепость этих планов, нельзя не восхищаться упорством нашей героини, которая, готовая разменять шестой десяток, без колебаний стала заговорщицей… Добавим, что, руководствуясь своей привычкой соединять полезное с приятным, она сумела закрутить роман с богатейшим Увраром, а чуть позже и с самим королем Голландии!

Ее надеждам, увы, суждено было рухнуть, а авантюра герцогини Беррийской обернулась фарсом. Во время своего заключения в Блейе Мария-Каролина была вынуждена признаться в том, что… она ждала ребенка, как «память» о ее приключении в Вандее! И снова мадам Дюкейла примчалась ей на помощь и нашла «подставного отца», который согласился заявить о том, что он женился на герцогине до ее высадки во Франции! Конечно же, в Европе это никого не ввело в заблуждение, но приличия были соблюдены… Интересная подробность: «волонтер на роль отца», итальянский граф Луккези-Палли, получил от мадам Дюкейла за свои услуги награду… известного сорта. Доброта графини была беспредельна!

Выполнив до конца свой легитимистский долг, Зоэ Дюкейла в 1833 году вернулась во Францию. Власть явно снисходительно отнеслась к ее играм заговорщиков, и она спокойно поселилась в своем замке в Сент-Уэне. Несмотря на ее утверждения о том, что она якобы разорена, графиня продолжала устраивать у себя роскошные приемы, на которых бывали все, кто испытывал ностальгию по старому режиму, все «эмигранты» из Сен-Жерменского предместья. Все оставшиеся двадцать лет жизни Зоэ провела счастливо, ибо, как мы знаем, давно привыкла быть счастливой… Единственной тучкой на небе ее счастья была тяжба с дочерью Валентиной. Та упорно требовала от матери часть отцовского наследства. Валентина тоже любила деньги, яблоко от яблони недалеко падает…