– Почему?

– Потому что пишешь для себя. Они решили тебя не печатать, или у них кончилось финансирование, и ты боишься мне сказать.

Она прижалась к нему и, целуя, шепнула:

– Не бойся, у меня есть заначка. Зимой я ходила заниматься с дочерью одной маминой знакомой из мэрии, а тебе не говорила. Они мне платили бешеные деньги, два с половиной доллара за урок.

37

Один из этих бугаев был ровесник Жохова, второй – сильно младше. Оба в камуфляже, в ботинках с высокой шнуровкой. Ни того ни другого он никогда раньше не видел, но при взгляде на третьего сразу полегчало, хотя в ушах стоял гул, соленая жидкость из носоглотки текла в горло, копилась под носом. Пошатывало, голова моталась, как у китайского болванчика, когда Катя начала вытирать ему кровь на губах.

– Он случаем не обещал вам жениться? – спросил Борис. – Вы просто созданы для того, чтобы стать жертвой брачного афериста.

– Говно ты, – сквозь туман сказал Жохов и получил кулаком в ухо.

Бил молодой. В правом глазу полыхнуло радужным огнем с черной каемкой, но боль почти не чувствовалась. Мысль, что про деньги им ничего не известно, действовала как наркоз. Лишь бы не стали шарить по карманам.

Повели к машине. Один забрался на заднее сиденье, второй втолкнул туда Жохова, профессиональным движением пригнув ему голову, и всей тушей плюхнулся с другой стороны. В воздухе между ними повис чесночный дух пивных сухариков.

На вопрос, куда его повезут, ответили, что в ментовку. Он мгновенно успокоился. По нынешним временам – идеальный вариант. Сотни баксов хватит, чтобы потом порвали протокол и с почетом проводили до дежурки. Хватило бы половины, но полсотни нету. Теперь нужно было незаметно вытянуть эту сотню из пачки, а после засунуть в другой карман, будто она там одна только и есть, бедненькая. Тогда все выйдет естественно, менты вряд ли станут его обыскивать.

Подбежала Катя, подобрав по дороге выброшенную им сумку.

– Я поеду с ним! Откройте!

Она принялась дергать запертую переднюю дверцу. Жохов потянулся к защелке, ему дали по руке. Борис сел за руль и впустил Катю в салон.

– Я хочу знать, – сказал он, не оборачиваясь, – откуда тебе это обо мне известно?

– Что – это?

– Про Колпакова, что он нашему замполиту голову проломил. Что меня к бабушке на похороны не отпустили.

– Отец рассказывал.

– А если в лоб?

– Говорю как есть. Он просто боится тебе про меня сказать.

– Чего он боится?

Жохов скосил глаза на Катю. Она смотрела на него с надеждой, что сейчас все объяснится.

– Потому что, – без труда нашел он причину, – квартира нам обоим завещана, пятьдесят на пятьдесят. Отец от тебя это скрывает.

Конвоиры слушали внимательно. Молодой спросил:

– Где квартира-то?

– На проспекте Мира, – ответил второй. – Я ему туда продукты возил. Трехкомнатная, в сталинском доме. Тысяч двадцать долларов стоит.

– Слышь, Боря, – предложил первый, – давай мы его тут кончим, пидараса, а ты нам по штуке баксов отвалишь. Не то десять отдашь. Помрет батя, сэкономишь восемь штук.

– Больше, – накинул второй, – если не завтра помрет. Квартиры быстро дорожают.

Жохов поежился. Не понятно было, есть ли в этой шутке доля шутки.

Включив свет, Борис покопался в бумажнике, вынул две купюры по двадцать долларов и через плечо протянул их назад.

– Спасибо, мужики.

Двадцатки были аккуратно вынуты у него из пальцев, одинаковым движением вскинуты к лампочке под потолком и проверены сначала на просвет, затем – на свежесть, а то в обменнике могли скостить десять процентов от номинала. Старший заложил свою в паспорт, младший – в извлеченную из куртки брошюру «Как правильно составить бизнес-план».

– Малая у меня котенка со двора принесла, назвали Баксом, – хохотнул он, снимая обычное при денежных расчетах напряжение.

– Бакс, Макс, херакс. У нас кот – Джохар, – сообщил второй. – Бандюган тот еще и тоже, можно сказать, бывший летчик. Летом с девятого этажа спикировал, и ничего, жив.

– Не мало? – осведомился Борис, имея в виду их гонорар.

– Нормально.

– Тогда все. Езжайте в Москву.

– Не понял, – удивился младший.

– Свободны. От вас больше ничего не требуется, сами разберемся.

– До электрички не подбросишь?

– Нет. Здесь ходу пятнадцать минут.

Они молча вылезли из машины и зашагали в сторону станции.

– Охранники у нас в офисе, – вслед им сказал Борис.

В них чувствовалась угрюмая выучка людей другого полета, знающих себе цену. Она складывалась из многих факторов, и умение подчиняться тем, кто не стоит их мизинца, считалось одним из важнейших. Ребята явно были с биографией – КГБ или спецназ. Там тоже шло сокращение штатов, борьба со шпионами и диверсантами стала делом еще менее актуальным, чем охота на вольфрам в монгольских степях. Проще было получить финансирование на поиски философского камня.

Через четверть часа сидели на теткиной даче – щитовой, но утепленной слоем стекловаты. Дребезжало треснутое стекло, откликаясь на мучительные содрогания холодильника «Саратов». Комната составляла одно целое с кухней. Бугристый от выпирающих пружин диванчик был застелен тюлевой занавеской вместо покрывала, одну ножку заменял неошкуренный чурбачок. Над диванчиком висела политическая карта мира с красным Советским Союзом, желтым Китаем и зажатой между ними оранжевой Монголией. На старых картах она всегда соединяла в себе цвета двух своих великих соседей. К востоку от Тайваня темнели следы раздавленных в Тихом океане клопов.

Обои полопались, фанерный потолок пошел волной, но имелось и оружие для борьбы с этими обстоятельствами жизни – томик Ахматовой, тюбик крема «Лесная нимфа», пудреница фирмы «Поллена», цыганские тени для век и огрызок карандаша «Живопись» для глаз. Все это было аккуратно разложено на подоконнике.

Умывшись, Жохов промокнул полотенцем покорябанный лоб. Катя огуречным лосьоном обработала ему ссадины.

– Значит, так, – приступил Борис, дождавшись конца процедуры. – Завещания нет, я точно знаю. У Элки Давыдовой вообще детей не было, никаких алиментов отец ей не выплачивал.

– Я этого и не говорил, – отозвался Жохов.

– Как же не говорил!

– Мать на алименты не подавала, он просто переводил ей деньги. Почтовые квитанции она до смерти хранила. Приеду домой, посмотрю в ящиках. Может, еще остались.

Катя махнула веником у них под ногами, поставила на газ чайник. В шкафчике нашлась половина батона, в холодильнике – остатки масла и миска вареной картошки, черной от разложившегося крахмала. В сумке у Жохова лежала прихваченная с именинного стола бутылка «Смирновской». Она не разбилась, потому что сумка упала не на бетон, а в снег.