Из мегарона долетала музыка и хор пьяных мужских голосов, поющих греческую песню о счастливом наемнике.

Внизу, под террасой, прошла дворцовая стража: происходила смена караула.

— Может, хоть ты выпьешь со мной, милая Ниса? — предложила Лаодика, поднимая чашу.

— Да, да, — Ниса последовала примеру старшей сестры, — я согласна выпить с тобой. Я так рада тебя видеть, Лаодика! Не сердись на Роксану, последнее время у нее дурное настроение.

— Я не сержусь, — кивнула Лаодика. — Между нами, Роксана ужасно выглядит. Здорова ли она?

— Не знаю. — Ниса пожала плечами. — После родов Роксана сильно недомогала, но теперь, кажется, поправилась. Во всяком случае, врачи оставили ее в покое.

— Давай, сестренка, выпьем за ее здоровье и за наше счастье, которое где-то явно залежалось, — сказала Лаодика и, не отрываясь, осушила чашу немного терпкого херсонесского вина. Ниса не смогла осилить свой кубок и поставила его обратно на стол недопитым. Винные пары обожгли ей горло, и она слегка закашлялась, прикрыв рот ладонью.

Лаодика с улыбкой глядела на нее, завидуя ее молодости, непосредственности и этому неумению пить. В свои тридцать лет Лаодика казалась себе скучной и безнадежно разочарованной в жизни.

* * *

Утром следующего дня Митридат устроил на центральной площади Синопы военный смотр.

В городе были размещены триста царских телохранителей, тысяча отборных персидских всадников, пять тысяч тяжеловооруженной персидской пехоты, так называемые «бессмертные», две тысячи каппадокийских лучников и семьдесят боевых колесниц.

К этому войску были присоединены победоносные отряды Диофанта: четыре тысячи греческих наемников, три тысячи синопских гоплитов и около шести тысяч легковооруженной азиатской пехоты.

Митридат и Никомед, стоя на колеснице, объезжали застывшее в строю понтийское войско.

— Как видишь, друг мой, я готов к новым сражениям!. — молвил Митридат, делая широкий жест рукой в сторону ощетинившегося копьями воинства. — А ты готов к новым походам? Куда на этот раз мы повернем наших коней?

— Полагаю, только на запад, друг Митридат, — с улыбкой ответил Никомед, — поскольку к северу отсюда простирается море. Путь на северо-восток закрывают Армянские горы и отроги Кавказа, а на юго-востоке лежит Каппадокия, страна, где царствует Ариарат Филометор, твой племянник и мой приемный сын.

— Тогда на запад! — воскликнул Митридат. — До самого Эгейского моря!

— Боюсь, друг Митридат, римляне, что владеют Фригией, Карией и Пергамом, не пропустят нас к Эгейскому морю, — осторожно возразил Никомед. — Римляне — опасный враг.

— Пустое, Никомед, — беспечно ответил Митридат, — мы с тобой царствуем в Азии, и предки наши царствовали здесь. Римляне же — пришельцы с запада, они чужаки здесь. Фригийцы, карийцы и пергамцы поддержат нас, а не римлян. Мы вышвырнем римлян из Азии в Европу, пускай они там устраивают свои порядки!

После военного смотра были устроены лошадиные бега — любимое зрелище синопцев.

Ипподром был забит народом.

При виде Митридата зрители на трибунах, вскочив на ноги, стали громогласно выкрикивать: «Слава Митридату Евпатору!»

Стоя в царской ложе, Митридат, видимый отовсюду, ответил на приветствие поднятием руки.

— Кажется, друг мой, народ тебя любит и почитает, — сказал Митридату Никомед. — Какое звучное прозвище дали тебе граждане Синопы — Евпатор! А вот, мои подданные прикрепили мне довольно избитое среди царей прозвище — Филопатор (что означает любящий отца). Сколько уже было царей с таким прозвищем среди пергамских Атталидов, сирийских Селевкидов и египетских Птолемеев. Выходит, что я — один из многих. А ты, друг Митридат, единственный в своем роде. Во всяком случае, я больше не припомню царей с таким же прозвищем, как у тебя. А ты, Лаодика?

Никомед повернулся к супруге, сидевшей рядом с ним.

— Я тоже не припомню, — ответила Лаодика. — Поздравляю тебя, брат мой, такое прозвище — редкость среди царей.

— Мне мое прозвище не нравится, — признался Митридат. — Получается, все мои достоинства выражены лишь тем, что я родился от благородного отца. Ничего, со временем я своими победами добуду себе другое прозвище. Вот увидите!

Митридат подмигнул Лаодике и Никомеду.

— Почему Роксана и Ниса не прибыли сюда вместе с нами? — поинтересовалась у брата Лаодика, когда глашатай объявил первый заезд колесниц.

— Ниса не выносит шумных сборищ, — ответил Митридат, — а Роксана сказала, что недомогает сегодня.

— Не иначе Роксана перебрала вчера винца, — с хитрой улыбкой вставил Никомед.

— Неправда, — тут же возразила Лаодика, — на пиру Роксана почти не притрагивалась к вину, а, когда мы уединились с ней и Нисой на террасе, и вовсе ничего не пила. Свидетель Зевс!

— Ну, если такой свидетель, то я умолкаю! — с иронией промолвил Никомед.

После нескольких заездов на колесницах, запряженных четырьмя лошадьми, начались заезды на восьмиконных запряжках. Во время каждого заезда зрители делали ставки. Синопцы прекрасно знали всех возниц и столь же прекрасно разбирались в лошадях. Этому они научились, оказавшись под властью понтийских царей, уделявших коннице особое внимание.

Восьмиконные запряжки сменили квадриги, запряженные двенадцатью лошадьми. Никомед и Лаодика не скрывали своего изумления: по дюжине лошадей в одной запряжке они еще не видели.

— Погодите, — загадочно улыбался Митридат, — то ли еще будет!

И в самом деле, после заезда двенадцатиконных колесниц глашатай объявил заезд на квадригах, запряженных шестнадцатью лошадьми.

— Какими же силачами должны быть возницы этих запряжек, — проговорила изумленная Лаодика. — Интересно взглянуть на них.

— Один из них стоит перед тобой, дорогая сестра, — сказал Митридат, снимая с себя плащ.

Никомед удивленно разинул рот. Большие глаза Лаодики от удивления стали еще больше.

Под рев переполненных трибун три шестнадцатиконных колесницы взяли старт. Митридат правил колесницей, запряженной белыми лошадьми. Два других возницы — рыжими и гнедыми. Несущиеся во весь опор кони с развевающимися гривами были подобны птицам в стремительном полете. Вертящиеся с бешеной скоростью колеса квадриг, казалось, вот-вот оторвутся от земли. Лаодика, прижав руки к груди, не отрываясь, следила за возницей, правившим белыми лошадьми. Он обошел своих соперников и был впереди: плечистый, могучий, с буграми мышц на загорелых обнаженных руках, с золотистыми кудрями, которые трепал ветер.

«О боги! — думала восхищенная Лаодика. — Вылитый Фаэтон!»

Колесница Митридата пришла первой.

— Твой брат — необыкновенный человек, дорогая моя, — заметил супруге Никомед. — В нем столько силы, упорства и честолюбия, что я не удивлюсь, если со временем он затмит подвиги Геракла либо станет Великим, как царь македонский Александр.