— Ну вот и все. Говорите, время для вас самая большая ценность? Моя подготовка отняла не более двадцати секунд.

На его лице не дрогнул ни один мускул. Думаю, достань я из сумки клюшку для гольфа, эффект был бы тем же.

Абсолютно ровным голосом он спросил:

— Понимаешь, почему я согласился встретиться с тобой?

— Не понимаю, — ответил я.

— Я помню твои школьные работы, помню картину, что получила приз на бьеннале «Новый век». Отлично помню. Мне захотелось увидеть собственными глазами, что стало с тем мальчиком, который демонстрировал столь незаурядный талант. В казино я еще раз убедился в твоих способностях. Но ты, похоже, связался с дураками, и чем более никчемные люди тебя окружали, тем больше ты ломал дров. А теперь вот докатился до того, что ведешь беседу при помощи таких глупых игрушек.

— Наверно, все именно так, как вы говорите. Я дурак. И я понимаю, насколько ценно для вас время. Но честность в беседе с дураком может сэкономить время. Кое-кто полагает, что заставить человека быть честным способен только нож. Может быть, для кого-то это и подходящее средство, однако сегодня один человек преподал мне урок. Да так, что мне захотелось быть на него похожим. И нож ему при этом не понадобился.

— Один дурак, к тому же безнравственный, подражает другому дураку. Порочный круг. Дурные привычки довели до ручки. Мир становится невыносим. Вряд ли нас ждет светлое будущее.

— А вы, значит, жаждете светлого будущего? Будущего, удобного только вам, наделенным властью старикам? Но и в этом вашем мире сейчас правит насилие. Если бы вы взглянули на мой дом, то прекрасно поняли бы, что я имею в виду. Может, перейдем от идиллий к реальности?

Выражение его лица ничуть не изменилось.

— Слушаю тебя.

— Я буду спрашивать о простых фактах. Когда вы познакомились с Эйко Акиямой? Думаю, вам известно, что она была моей женой.

— Слышал, что, когда твоя жена покончила с собой, она была беременна.

Я не ответил. Ждал продолжения. Он заговорил снова:

— Харада мне подробно обо всем доложил. Я знаю, что ты уже в курсе моих сексуальных пристрастий и располагаешь общей информацией о моей персоне. На момент смерти твоей жены я еще имел другую ориентацию и действительно мог попасть под твои подозрения. Надеюсь, ты не заблуждаешься и не считаешь, что отцом ребенка мог быть я?

— Заблуждаюсь или нет, это мы сейчас выясним. Но почему вам вообще пришла в голову эта мысль?

— Потому что ты держишь в руках эту нелепую машинку для убийства.

— Я уже объяснил причину. Я дурак, а вы цените время. Вы помните, о чем я вас спросил?

— Да. О том, когда я познакомился с твоей женой. Это было сразу после того, как ее брат совершил убийство.

— Действия, повлекшие смерть.

— Не вижу большой разницы, — сказал он глухо, словно окончательно ушел в свои мысли, — человек слаб. Ничтожного насилия достаточно, чтобы убить его. Крайне слаб. Это все равно что ткнуть иголкой в воздушный шарик. Стать жертвой насилия и не умереть — всего лишь случайность, часто называемая везением. Тот, кто бывал на войне, насквозь пропитан этой истиной и прекрасно понял бы, что я имею в виду.

— Вы говорите о том, как ценно для вас время, а сами уходите в дебри.

— Ты говорил, что речь пойдет о простых фактах, но, пожив с мое, ты поймешь, что простые факты порой нелегко изложить в простой форме. Такая уж это штука — факты. Всевозможные запутанные детали, подобно раковым клеткам, со временем раздувают простоту, заставляя ее увеличиваться в объеме и усложняться. И вот уже извлечение простоты требует чудовищных усилий. Таков путь простого факта.

Вероятно, прошлое этого старика, являвшее собой нагромождение простых фактов, наделило его умением не видеть в этом простом прошлом простоты. А может, он сам заменил свое простое прошлое на сложное. Я выжидал. Внезапно он заговорил так, словно ему удалось наконец вытащить простоту на свет божий:

— Твоя жена была красивой. Фантастически красивой. До сих пор помню, как она сидела тут, словно это было вчера.

Я не мог справиться с изумлением:

— Сидела тут?!

— Всего каких-то десять минут. Да, сидела на этом самом стуле.

— Но зачем? Что привело ее сюда?

— Это было перед началом суда над ее братом. Она искала моего менеджера Хараду. Видно, каким-то образом ей стало известно, что я, управляющий тем самым заведением, нахожусь по этому адресу. Харады не оказалось на месте, и ее вопросом занимался я. На правах хозяина.

— Зачем она искала Хараду?

— Чтобы обратиться к нему с просьбой.

— С просьбой?

— Нет, — он укоризненно покачал головой, — слово «просьба» совершенно неуместно, оно не сочетается с ее поведением. Она сказала: «Я пришла не для того, чтобы просить вашего человека свидетельствовать на суде в пользу брата. Я лишь прошу свидетеля объективно изложить факты. Мне приходится обращаться к вам с такой просьбой. Прошу вас передать ему мои слова. Это все». И ни слова больше. Села на этот стул, тихо произнесла свою речь и ушла. Я бы сказал, что это была не просьба и не мольба, в ее речи скорее чувствовалась красивая и твердая решимость. Честно говоря, я не считаю такое поведение полностью правильным. Это огромная редкость в наш век, когда сама идея взаимного доверия утратила смысл. Огромная редкость. Я хорошо помню то ощущение ностальгии, которое навеяло на меня ее старомодное поведение.

Я задумался. В те дни все мысли Эйко были только о судьбе Хироси. Она рассказывала мне, как ходила к родным потерпевшего договариваться о сумме компенсации, но я не знал, что она дошла и до этого старика. Однако только я сам виноват в том, что не знал этого. Из-за моей занятости наши былые длинные разговоры если и не сошли на нет, то как минимум стали реже и короче.

— Но вы, — продолжил я, — не сообщили Хараде о ее визите.

— Думаешь, в этом была необходимость? Ему нет нужды напоминать о таких вещах. Он не глупец. Разве на деле вышло иначе?

— Вроде нет, — ответил я. — Но вы, кажется, кое-что скрываете.

Его глаза сверкнули.

— Не люблю грубиянов.

Я молча смотрел на него. Надо же, точно знаю, что ему за семьдесят, но сейчас в это трудно поверить — так много силы и остроты в его осанке и голосе. Хотя и у него наверняка есть слабые места. Старик говорит, что Харада обо всем ему доложил, но, кажется, тот умолчал о моих сомнениях. Или он решил оставить это мне? Любовь между мужчинами — загадочная штука. И все же он реагировал как-то слишком эмоционально. Я повторил ему то, о чем говорил Хараде:

— Читая завещание Ришле, вы, кажется, испытали изумление при виде имени Эйко Акиямы. Ваша память поразительна! Я бы сказал, она выходит за пределы человеческих возможностей. Иначе как объяснить изумление при имени человека, с которым семь лет назад беседовал в течение десяти минут? Если только, конечно, все эти годы вы не общались с Эйко.