Дональдсон обернулся и увидел, что его напарница стоит на другой стороне, рядом с дверью, открытой в безмолвную темноту.

Через несколько минут после того, как Лютер отвел его в какую-то холодную комнату и прикрепил ошейник к цепи, в нескольких метрах от себя Херб услышал голос женщины.

– Он ушел? – спросила она.

– Не знаю, – ответил Херб. – Кажется, я слышал, что он уходит.

Ужас как хотелось вынуть из век ту нитку или хотя бы их потереть, чтобы уменьшить зуд и жжение, но руки за спиной были по-прежнему в путах.

– Глаза он вам тоже выдавил?

Херб внутренне содрогнулся. Кем бы ни была эта его спутница по заточению, варианта со швами Лютер ей явно не предложил.

– Меня зовут Херб Бенедикт, – представился он. – Полицейский из Чикаго. А вы кто будете?

– Кристин. Кристин Агава.

– Кристин, вы знаете, где находитесь?

– Этот человек… Он угнал автобус и похитил вместе с ним нас. Мы где-то в Мичигане. К вам сейчас идет подкрепление?

– Не знаю. Сколько человек было в том автобусе?

– Больше сорока. Только… – ее голос оборвался.

– Только что?

– Не все сюда доехали.

Какое-то время Херб слушал, как она плачет, толком не зная, чем беднягу утешить.

– Зачем он это делает? – в конце концов вытеснила она измученным голосом.

– Он безумен.

– Прежде чем он это сделал… ну вы понимаете, с моими глазами… он задавал мне вопросы о моем весе. Поэтому, наверное, и не убил меня в самом начале. Вместо этого он посадил меня сюда.

– Вы страдаете от излишнего веса?

– Да. А вы нет?

– Я никогда не проходил мимо чизбургера, который мне нравится.

– Чизбургер… О боже. Понимаю, звучит ужасно, но я сейчас так голодна. Я теперь слепая и, наверное, умру, но я все равно продолжаю думать о еде.

– Не волнуйтесь, Кристин. Я закажу нам пиццу.

Она издала робкий смешок.

– Вы любительница пепперони и ветчинки? – спросил он, чтобы как-то поднять ей настроение.

– Вообще-то я родом из Калифорнии. Обожаю с ананасами и брюссельской капустой.

– Такое следует объявить вне закона.

Она снова рассмеялась.

– А еще тофу[56]. Поджаренный ломтиками.

– Боже правый.

– В Аркадии[57] есть местечко, называется «Зило». Там делают пиццу с корочкой из кукурузной муки, копченой моцареллой и свежей кукурузой. Это такая прелесть. Я… я…

Она снова заплакала. Ну что тут скажешь. Тут самому впору разрыдаться.

– Мы, наверное, здесь умрем? Да, Херб?

Херб поджал челюсть.

– Вообще, я бывал во многих переделках. Некоторые еще более скверные, чем эта. Так что надежды терять нельзя.

На минуту повисла тишина. Херб опробовал длину своей шейной цепи, осторожно продвинувшись вперед, пока та не натянулась. Цепь была толстая, тяжелая, примерно полтора метра длиной, что вполне позволяло присесть. Но у него не было на это желания. Пол был чем-то загажен, а еще было холодно. Ледник какой-то.

Ум непроизвольно начал бродить по скверным местам, думать об ужасных вещах.

– А какое у вас, Кристин, любимое занятие? – прерывая этот нежелательный курс, спросил Херб. – Вот прямо-таки самое любимое на свете?

– У меня? Вообще я петь люблю. Пою в церковном хоре.

– Вот это да. А знаете, я был бы очень польщен, если б вы спели для меня какой-нибудь гимн.

– Ой. Вы серьезно? Прямо сейчас?

– А когда ж еще. И абсолютно серьезно. Какой, например, у вас самый любимый?

– Да их столько… много. Но вообще я люблю «Боевой гимн Республики». – «Славься, славься, аллилуйя, истина грядет»…

– Точно.

– Он мне точно больше других нравится.

– Правда? И я его тоже люблю.

– Ну вот и спойте.

Кристин запела мощным красивым контральто, ничуть не хуже, чем у матерых исполнителей. Поначалу Херб слушал, ища в ее голосе забвения от своих мыслей, но постепенно они все равно взяли свое. Как там Джек? Где она? Что с ней может вытворять Лютер?

Закончив гимн, Кристин без паузы перешла на «Рок на века»[58].

Херб спиной припал к бетонной стене, такой холодной, что немели руки. Видимо, у Джек условия сейчас не лучше, а то и хуже. То же самое с Фином и Макглэйдом.

Что и говорить, похищение на кладбище Лютер спланировал мастерски. И видимо, не только его, но и много что еще. Себя Херб проклинал за легковерие. Если Кристин права и они сейчас в Мичигане, то чикагской полиции их не найти. И надежды на спасение нет.

Значит, женщина права. Скорей всего, их ждет смерть.

Склад был промозглым, темным и бесконечным.

Судя по тому, как Люси хваталась за его руку и натыкалась на все подряд, она здесь не видела ни хрена.

Временами у него мелькал соблазн малеха над ней приколоться: высвободить рывком руку, отскочить и спрятаться за одной из этих машинных глыбин. А оттуда понаблюдать и похихикать, как она бродит и сослепу шарахается обо всякие железяки.

А что, было бы уморительно, даже при эдаких обстоятельствах. Думая об этом, он невзначай хохотнул.

– Ты чего, Ди?

– Да так.

– Нет, ты сейчас смеялся.

– Просто подумалось кое-что.

– Да? Ладно, можешь не рассказывать.

В ее голосе чувствовалась обида, и теперь вдруг задумка смешной уже не казалась.

На конце склада их ждала большая двустворчатая дверь.

Толкая створку, Дональдсон включил свой лягушачий фонарик, тусклый лучик которого метнулся через лестничный пролет на ступени, уходящие куда-то вниз, в угольно-черную темень.

– Прижмись-ка лучше ко мне, – попросил Дональдсон.

Люси обхватила его за пояс.

Почему-то сейчас это ощущение было лучше, чем норко.

Одна нога из-под меня выскользнула, и я по крутому цементному укосу неудержимо поехала вниз, в леденящую воду, где по колено ушла в вязкую грязь.