Затем идет третья предельная забота – свобода и экзистенциальные проблемы, которые свобода накладывает на нас. На первый взгляд, кажется почти смешным, как много у меня свободы – если, как указал Уэнделл, я хочу обойти тюремную решетку. Но есть еще и другая реальность: когда люди становятся старше, они сталкиваются со все большим количеством ограничений. Им труднее менять карьеру, или переезжать в другой город, или жениться на другом человеке. Их жизнь все сильнее определена, и иногда они жаждут юношеской свободы. Но дети, связанные родительскими правилами, свободны только в одном отношении – эмоциональном. По крайней мере, какое-то время они могут смеяться, или плакать, или закатывать бездумные истерики; у них могут быть большие мечты и неотредактированные желания. Как многие люди моих лет, я не чувствую себя свободной, потому что потеряла контакт с этой эмоциональной свободой. И этим я занимаюсь здесь, на психотерапии – пытаюсь снова освободить себя эмоционально.

В каком-то смысле кризис среднего возраста может быть скорее открытием, чем закрытием; расширением, а не сужением; возрождением, а не смертью. Я помню, как Уэнделл сказал, что я хочу быть спасенной. Но Уэнделл здесь не для того, чтобы меня спасать, или решать мои проблемы, или вести меня по моей жизни, какой бы она ни была, чтобы я могла справиться с уверенностью перед лицом неопределенности, не саботируя себя по пути.

Неопределенность, начинаю понимать я, не означает потерю надежды – она означает возможность. Я не знаю, что случится дальше, и это потенциально прекрасно! Я собираюсь выяснить, как прожить жизнь, которая у меня есть: с болезнью или без, с партнером или без, несмотря на ход времени.

То есть я собираюсь более внимательно взглянуть на четвертую предельную заботу: бессмысленность.

– Знаете, почему я опоздал? – говорит Джон, как только я открываю дверь в приемную. Прошло пятнадцать минут с начала часа, и я решила, что он уже не придет. Прошел месяц, прежде чем он ответил на мое сообщение – он внезапно объявился и попросил о встрече. Может быть, подумала я, пока не увидела его, он спасовал. Но по дороге к кабинету Джон рассказывает, что, заехав на парковку здания, он сидел в машине, размышляя, стоит ли подниматься наверх. Дежурный попросил у него ключи, но Джон сказал, что ему нужна еще минута, так что дежурный велел ему проезжать к выходу. А к тому моменту, как Джон решил остаться, стоянка заполнилась. Ему пришлось искать местечко на улице и потом бежать два квартала до моего офиса.

– Разве человек не может минутку посидеть в собственной машине и собраться с мыслями? – спрашивает Джон.

Когда мы входим в кабинет, я думаю, что он постоянно чувствует себя осажденным со всех сторон. Сегодня он выглядит взъерошенным, уставшим. Вот вам и снотворное.

Джон опускается на кушетку, скидывает кроссовки, вытягивается и ложится, устроившись головой на подушках. Обычно он сидит на диване, скрестив ноги, так что такое я вижу впервые. Еще я замечаю, что сегодня нет еды.

– Ладно, вы выиграли, – начинает он со вздохом.

– Выиграла что? – спрашиваю я.

– Удовольствие находиться в моей компании, – невозмутимо откликается он.

Я поднимаю брови.

– Объяснение тайны, – продолжает он. – Я собираюсь рассказать вам историю. Так что вам повезло, вы выиграли.

– Я не знала, что мы соревнуемся, – говорю я. – Но я рада, что вы здесь.

– Бога ради, – говорит он, – давайте не будем анализировать все подряд, ладно? Давайте просто начнем, потому что если мы не начнем сейчас, то я уйду через две секунды.

Он отворачивается к спинке дивана и очень тихо говорит ткани перед своим лицом:

– В общем… мы собирались всей семьей в Леголенд.

По словам Джона, они с Марго ехали на калифорнийское побережье, чтобы отвезти детей в Леголенд, тематический парк в Карлсбаде, когда поссорились. У них была договоренность никогда не ругаться при детях – и до этого момента оба придерживались обещания.

В то время Джон отвечал за свой первый телесериал, что означало необходимость быть на связи круглосуточно, чтобы контролировать выход каждого еженедельного эпизода. Марго тоже была перегружена, заботясь о двух маленьких детях и пытаясь контактировать с клиентами – она была графическим дизайнером. Но в то время как Джон весь день общался со взрослыми, Марго либо пребывала в «Мамаленде», как она это называла, либо работала дома за компьютером.

Марго очень ждала Джона к концу дня, но за ужином он отвечал на звонки, а она смотрела на него взглядом, который он называл «взглядом смерти». Когда дел стало так много, что Джон не успевал домой к ужину, Марго попросила его выключать телефон на ночь, чтобы они могли нагнать упущенное и отдохнуть без отвлекающих факторов. Но Джон настаивал на том, что он не может быть недоступен.

«Я не для того так усердно работал все эти годы, чтобы упустить эту возможность и увидеть, как мой сериал проваливается», – говорил он ей. И действительно, начало было трудным. Рейтинги разочаровывали, но оценки критиков были высоки, так что канал согласился дать еще немного времени, чтобы набрать аудиторию. Однако отсрочка была короткой: без улучшения рейтинга сериал ждало закрытие. Джон удвоил усилия, кое-что изменил (включая «увольнение нескольких идиотов»), и шоу взлетело.

Канал получил хит. А Джон – очень злую жену.

С прорывом сериала Джон стал занят еще сильнее. Марго начала спрашивать его, помнит ли он вообще, что у него есть жена. Что уж говорить о детях, которые, услышав крик Марго «Папа здесь!», бежали к компьютеру вместо двери, потому что привыкли разговаривать с ним через экран. Младшая даже начала называть компьютер «Папа». Да, признавала Марго, Джон проводил с ними выходные, часами играя с детьми в парке, выводя их на прогулки и катая на загривке дома. Но даже тогда звонящий телефон не оставлял его в покое.

Джон не понимал, почему Марго создает из этого такую проблему. Когда он стал отцом, он удивился, насколько сильным и непосредственным было это чувство. Его связь с детьми казалась просто неистовой. Она напоминала ему о любви, которую он испытывал по отношению к своей маме до ее гибели. Это был тот вид любви, которой он не чувствовал к Марго, хотя безумно любил ее, несмотря на все разногласия. Когда он впервые увидел ее на вечеринке, она стояла на другом конце комнаты, смеясь над чем-то, что сказал какой-то придурок. Даже издалека Джону было понятно, что это смех кого-то, кто весьма вежлив, но про себя думает: «Что за идиот».

Джон влюбился по уши. Он подошел к Марго, рассмешил ее по-настоящему и через год женился на ней.

Но его любовь к жене отличалась от любви к детям. Первая была романтичной и теплой, а вторая походила на вулкан. Когда он читал им книгу «Там, где живут чудовища», и они спрашивали, почему Чудовища хотели съесть ребенка, он точно знал ответ. «Потому что они очень сильно его любили!» – говорил он, притворяясь, что сейчас проглотит их, и дети хохотали так, что едва могли дышать. Он понимал эту всепоглощающую любовь.