исчерпывающе ясна, он сможет самостоятельно сочинить аргументы и контраргументы обеих сторон и значение будет иметь только вопрос будет ли в итоге этот русский стандарт положен в основу нашего школьного образования, или же не будет.

Если я поговорю еще немного, то лишь для того, чтобы прояснить некоторые частные моменты.

Главная ценность нового стандарта, искупающая любые его частные огрехи и проявления волюнтаризма при его составлении, в том, что для всей ребятни всей огромной страны будет задана единая, четкая и легко поддающаяся контролю схема изучения русского языка, государственного языка и языка цивилизации нашей страны, и русской литературы, – словесности народа, составляющего большинство граждан страны, при этом являющейся одним из высших достижений всей мировой культуры.

Изучение русского языка и русской литературы образует из представителя любого народа, обладающего любым темпераментом, склонностями и индивидуальными способностями, по-настоящему цивилизованного человека. Другого способа стать цивилизованным человеком на нашем участке суши не существует и, по совести, существовать не должно.

Разумеется, для такой образовательной задачи лучше подходит именно проверенная классика, причем классика настоявшаяся, выдержанная и сведенная в целостный канон. Русская литература, будучи одной из классических мировых литератур, в которой изучением одних только вершин можно заниматься бесконечно, вполне заслуживает именно такого «классицистического» подхода.

Новый образовательный стандарт на такой подход притязает, хотя и не всегда в равной мере успешно. Его можно упрекнуть в прямо противоположном тому, в чем его упрекают либеральные словесники: он недогружен серьезными произведениями, он слишком еще уступчив к сюсюкающему подходу, отбирающему произведения для изучения школьниками не по их объективной литературной, нравственной, цивилизационной, философской и религиозной значимости, а по их «понятности детям». Рядом с Гомером и Мильтоном всё ещё слишком много Паниковского, хотя и меньше, чем было прежде.

Странная установка на примитивизацию и большую понятность книг детям в наши дни, проистекает из ложного понимания причин отказа «поколения гаджетов» от чтения. Некоторые полагают, что всё дело в детской тупости, а потому, если детям предложить вместо сложного что-то попроще, попонятней, «посовременней», то они с большей легкостью это… тут, видимо, следует написать «схавают».

На самом деле, наши дети не читают как раз потому, что их потребность в примитивном информационном обмене исчерпывающе удовлетворяется видеоблогерами ютуба, фанфиками в контакте и рэпом в наушниках. Им просто незачем читать. И единственное, что могло бы подвигнуть их к чтению – это встретиться с тем, чего в интернете не выдают. «Братья Карамазовы» имеют в этой аудитории предпочтительные шансы перед «Каштанкой» и перлами современной прозы именно потому, что в них есть твердое ядро, которое не встречается в кашеобразном виртуальном опыте современного школьника.

Несомненным плюсом нового стандарта является присутствие в нём древнерусской литературы, хотя и в меньшем объеме, чем следовало бы, но, всё-таки, с попыткой хотя бы осведомить школьников о её существовании. Поэтому не случайно «гильдейские словесники» так возмущаются и кричат о «профанации», требуя сослать «Хождение за три моря», «Житие преподобного Сергия» и «Поучение Владимира Мономаха» в «спецсшколы». Они безукоризненно точно понимают, что появление этих произведений и знакомство с ними, пусть на самом профанном уровне (можно подумать, сами словесники-эксперты знакомы с ними профессионально?), изменит саму структуру восприятия учащимся русской литературы, которая приобретет, наконец-то, отчетливый национальный и цивилизационный облик и перестанет начинаться с Пушкина, тем самым вырывая Пушкина из традиции.

Особенно уморительно звучат жалобы профессиональных словесников на «непроходимость» обязательного списка из 235 произведений. Мол, кто может всё это прочесть за 5 лет? Огромное количество наших детей, разумеется, может. Может и гораздо больше. Захочет ли?

Обязательность списка для того и нужна, чтобы появилась дополнительная мотивация к чтению. Нравится нам или нет, но школа – это инструмент для принудительного просвещения и без слова «обязан» в ней ничего не получится. Без слова «обязан» время, отданное от себя литературой просто захватят другие предметы, прежде всего естественные и математические, не знающие снисходительности – ты либо решил уравнение, либо нет.

Обязательное прочтение, обязательное заучивание наизусть, это такие же уравнения. С их помощью формируется содержание словесного мира и образа мышления школьника. Либо он понимает и способен сам сказать «там о заре прихлынут волны», либо его уровень владения словом «танцы в моей кровати – снимай скорее платье», и это еще не худший вариант, тут хотя бы никакого жаргона.

Жалуясь, что немыслимо проходить всё, что перечислено, наши либеральные учителя, конечно же, лукавят. Все отлично понимают, что в реальном учебном процессе что-то будет пройдено, а что-то нет. Что-то запомнится меньше, а что-то больше. Картина учителей и школьников павших в неравном бою с «Анчаром» является чисто пропагандистской. И князь лапшой той напитал свои послушливые стрелы…

Реальный спор идет совсем о другом. Кто главный в образовательном процессе – литература или «литераторша».

Наши учителя, к сожалению, делятся на два типа. Одни отбывают скучную унылую повинность, лишь бы вернуться домой к котлетам и детям. Другие чувствуют себя великими актерами на провинциальной сцене своих классов разыгрывающими шекспировскую трагедию. Этот второй тип педагога, выступающего в огнях рампы, произносящего страстные монологи, увлекающего детей, формирующего их мировоззрение и миропонимание и считается у нас «хорошим учителем».

Не буду закидывать этот тип камнями и ставить под сомнение его нужность, особенно в условиях когда явно недостаточная зарплата и низкий статус учителей в обществе, оставляют единственную возможность талантливому человеку не бросить педагогику – это реализовать себя в таком вот театре. Однако, согласитесь, в этом типе есть нечто вампирическое. Вместо формирования умов такие педагоги зачастую хотят иметь безраздельную власть над душами. И, конечно, с этой, именно с этой, целью остро нуждаются в пресловутой «вариативности», которая позволит им подбирать инструменты воздействия по своему вкусу.

Конечно советские учителя ухитрялись «зажигать» и в рамках довольно убогой и односторонней тогдашней программы и доводить школьников до рыданий над Павкой Корчагиным, но, с тех пор как появился выбор да хоть между Улиссом и Улицкой, дело пошло заметно веселее, а потому сужение поля маневра до «Полтавы» и «Бородина» да еще и с присовокуплением Владимира Мономаха, вызывает нервозность.

Сама идея «обязательного списка» вызывает паническую гневливую ревность: «Что же это будет, если учить буду не я, а книги? Как же это так, что программа требует скорее читать, чем слушать?». Мысль о том, что учить будет книга, текст, а не «посредник» и в самом деле для порядков нашего нынешнего образования блещет вызывающей новизной.

Но все-таки, если говорить об идеале, о долгосрочных целях нашего образования, и тип чернильного пятна за столом и тип учителя-актера с романтической отсебятиной должны отойти в прошлое. Нашим