— Н-не знаю… — На Бифштекса было жалко смотреть. Он в мыслях уже предвосхищал свою печальную участь, уже видел себя стоящим у стенки с завязанными за спиной руками, а в его грудь целился расстрельный взвод. В ушах зазвучал похоронный марш.

Соколов чуть смягчил тон:

— Вас спасет только одно: если вы поможете мне обнаружить ящик с агентурными картами.

— Господин оберст, я сделаю все необходимое, я буду очень стараться.

— Проводите меня к нашему агенту. Я должен узнать, где находится ящик с картотекой.

Бифштекс крепко задумался: «Надо срочно устроить оберсту встречу с Хромым. Если Хромой умрет раньше, чем его увидит оберст, то моя участь станет ужасной. Если не расстреляют, то не миновать маршевой роты и переднего края обороны, что совсем не хочется. Однако я не такой лопух, чтобы без приказа сверху доверять кому-либо». Он согласно мотнул головой:

— Да, господин оберст, я сделаю так, как вы хотите. Но, — робко улыбнулся, — порядок превыше всего. Прежде чем я начну сотрудничать с вами, я обязан получить приказ начальства. Иначе вы сами меня осудите…

Соколову такой оборот дела весьма не понравился. Он строго посмотрел на Бифштекса:

— Но промедление в таком деле недопустимо!

Бифштекс твердо заявил:

— Господин оберст, я сегодня же сделаю запрос в Берлин, благо самолетными рейсами туда вылетает одна важная персона. Самое большое через сутки-другие мы получим ответ и, надеюсь, приказ о нашем взаимодействии.

Соколов готов был на клочки разорвать Бифштекса, но сдержал себя и улыбнулся:

— Конечно!

Бифштекс облегченно вздохнул:

— А вы, господин оберст, можете попить нашей водички, отдохнуть себе в удовольствие. — Хитро подмигнул. — Тем более что у местных дам вы пользуетесь, хе-хе, оглушительным, так сказать, успехом.

Соколов сухо спросил:

— Откуда такая осведомленность?

— Служба обязывает, хе-хе. — Бифштекс перешел на серьезный тон. — Мы, господин оберст, во всем станем помогать вам, едва только получим указание из Берлина. До скорой встречи!

Соколов понял: он на грани провала! Гений сыска ходил по гостиничному номеру и напряженно размышлял: что делать? Бросить все и бежать? Но далеко ли убежишь от постов и патрулей? К тому же он не завершил дело, он не обнаружил клад. Положим, Бифштекс отправит запрос в Берлин. При теперешней военной неразберихе запрос проваляется в канцелярии несколько недель. За это время можно выяснить все, что связано с кладом. Так что надо остаться и действовать — решительно и смело!

Бифштекс погрузился в мрачное состояние, все было плохо, все валилось из рук. И еще перед ним стоял вопрос: кому писать донесение? Что надо писать самому высокому начальству — в этом сомнений не было. И тогда, по логике вещей, сигнализировать следовало могущественному начальнику отдела «III Б» Вальтеру Николаи, в руках которого сосредоточены все нити управления разведкой и контрразведкой.

Но, по словам Оберста, он был креатурой фон Лауница. Не исключено, что Вальтер Николаи перешлет донесение своему подчиненному — Лауницу, и тот наверняка разозлится, что донесение адресовано не ему напрямик. Как быть?

Бифштекс колебался, и в это время судьба Соколова вновь повисла на волоске. Начальник карлсбадской контрразведки долго и задумчиво чесал свой румяный бугроватый нос, вздыхал, вскакивал из-за стола и нервно расхаживал по кабинету. Сбивала с толку и расписка о неразглашении тайны, которую он для чего-то подписал.

Просветление в мозгах и решение вопроса пришло после того, как Бифштекс вынул из потайного шкафчика бутылку шнапса, выпил залпом две рюмки и уселся за ундервуд.

Дело было такой секретности, что Бифштекс не рискнул диктовать Меладе Фишеровой, машинистке. Долбя коротким непослушным пальцем по кнопкам, напечатал краткую служебную записку на имя фон Лауница. В ней он просил указаний относительно раненого сотрудника Шестого управления оберста Эриха фон Бломберга (фото прилагается), в какой степени следует сотрудничать с ним.

Опустив донесение в конверт, Бифштекс отправился в гостиницу «Пупп».

Фердинанд Зауэрбрух с охотой выполнил просьбу Бифштекса, передал пакет своему офицеру, который вылетал на аэроплане из Карлсбада и с посадками для заправок держал курс на Берлин.

* * *

Донесение легло на стол начальника Шестого управления зарубежной разведки фон Лауница уже поздним вечером следующего дня.

Лауниц привычно задерживался на службе допоздна. Он вынул из конверта донесение, глянул на фото и обомлел:

— Ба, граф Соколов в форме оберста! Вот это новость! — Не удержался, выскочил из-за стола, в волнении побегал по кабинету, радостно потер руки: — Попался, голубчик! Сам влез в капкан! Надо же, до Карлсбада добрался. Ловок! Теперь ему от ареста и расстрела не уйти. — Нажал кнопку, чтобы вызвать машинистку и продиктовать текст телеграммы о необходимости задержать русского шпиона, прибегнув к мерам предосторожности.

Вошел дежурный офицер, сообщил:

— Время позднее, машинистка только что ушла домой! Могу я напечатать, господин генерал…

— Не беспокойтесь, завтра утром продиктую машинистке, благо время терпит! — Счастливый Лауниц еще раз полюбовался Соколовым в форме германского оберста, широко улыбнулся и отправился домой, чтобы огорошить приятной новостью свою русскую красавицу Веру.

События набирали грозную силу.

* * *

Заранее предвкушая удовольствие, фон Лауниц обнял за круглые и плотные бедра супругу и, растянув в улыбке рот, спросил:

— Угадай, любимая, кто мне в сети попался? Как у вашего Пушкина написано? — Лауниц много лет служил в России и отлично знал русский язык, намного лучше, чем Вера — немецкий. И теперь он с веселыми интонациями прочитал: — «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!»

Вера недовольно надула пухлые губки:

— Какого еще мертвеца?

— Ну, пока еще живого, но скоро мы его поставим к стенке: «пиф-паф» — и готов. Угадай, радость моя. Ну, помогу, первая буква «С». Говори, говори, кто в мои сети попался? — продолжал веселиться Лауниц.

Сердце Веры тревожно забилось. Она сразу поняла, о ком идет речь, но нарочно не показывала виду. Она приняла равнодушный вид:

— Какая мне разница, кого ты ставишь к стенке! Хоть сам встань…

Фон Лауниц, разумеется, привык к причудам страстно любимой им супруги, но опешил:

— Если меня будут ставить к стене, ты не пожалеешь?

Вера не умела играть в шахматы, но, как великий Хосе Рауль Капабланка, вперед рассчитала ходы. Она с притворным испугом прильнула к мужу:

— Милый, зачем ты говоришь такие ужасы! Если такое случится, я встану рядом с тобой, защищу своей грудью, ибо без твоей любви не проживу и часа!..