Лауниц был счастлив. Он сразу размяк, ему больше не хотелось играть с супругой в кошки-мышки, полез в папку и достал фото. Положил на стол:

— Узнаешь?

На Веру глядел граф Соколов, но в форме оберста: красавец — загляденье! Вера спокойно положила фото в конверт и равнодушно сказала:

— Что, ты уже арестовал графа?

— Нет, он у меня в руках и на этот раз не выскользнет. Он в Карлсбаде, его ведут наши агенты и только ждут моей команды, чтобы надеть на этого международного авантюриста наручники.

Вера скрестила руки на груди, той самой, которую так любил целовать Лауниц в те редкие счастливые мгновения, когда его твердохарактерная супруга позволяла ему это делать, и, глядя в зрачки мужа, тихим, но решительным голосом произнесла:

— Ты не арестуешь графа Соколова, понял?

Лауниц насупился, уже жалея, что открыл служебную тайну.

— Это почему же я не арестую русского шпиона, который потопил «Стальную акулу»? Обязательно арестую, и его-то поставят к стенке, не сомневайся!

Вера стиснула зубы и упрямо повторила:

— Ты не арестуешь Соколова, а эту гнусную «Акулу» давно следовало пустить на дно — она охотилась за пассажирскими и торговыми судами. Ты что, не знаешь, — Вера начала вдохновенно сочинять, — что та ценная информация, которую я привезла из России, добыта с помощью Соколова? — Она наступала на мужа, ее глаза яростно блистали. — Ты, может, русским сообщишь, что он работает на пользу Германии?

Лауниц растерялся:

— Но ты мне никогда об этом не говорила…

— А ты сам меня учил, что осведомителей никогда нельзя называть никому, кроме как прямому начальнику. А ты мне не начальник, а муж. Волос упадет с головы Соколова, я тебя… — Вера перешла на зловещий шепот, — я тебя зарежу. Или, еще хуже, уйду. Понял?

Лауниц приосанился:

— Насчет этого… ты того, лишнее… Но что касается Соколова, я ведь не знал, что он работает на нас… И какая кличка у него?

— Ты видел вот это? — Вера сунула мужу под нос фигу. — Вот тебе, а не кличку.

Лауниц уже миролюбивым тоном спросил:

— Так что же я должен передать в Карлсбад?

— Записывай! — Вера показала пальцем на рабочий стол мужа. — Под каким именем он работает в Карлсбаде?

— Оберст Эрих фон Бломберг.

— «Наружное наблюдение за оберстом Эрихом фон Бломбергом снять, оказывать всяческое содействие. Начальник Шестого управления зарубежной разведки фон Лауниц». Завтра с утра отправь. Ужинай и ложись сегодня ко мне в постельку, баловник…

Утром телеграмма была отправлена, а Вера полетела на вокзал, чтобы скорее добраться до Карлсбада.

* * *

На другой день возле полудня Бифштекс проводил летучку.

В это время, нарушая этикет, в кабинет на цыпочках вошел полицейский телеграфист. Он положил перед Бифштексом телеграмму. Задыхаясь от стремительного бега, громким шепотом сказал:

— Правительственная! Срочная! Секретная!

Марек, Гавличек и Хрубеш впились глазами в начальника.

Бифштекс икнул, у него от волнения задрожали руки. Он оторвал облатку, развернул бланк и прочитал: «Наружное наблюдение за оберстом Эрихом фон Бломбергом снять, оказывать всяческое содействие. Начальник Шестого управления зарубежной разведки фон Лауниц». Сердце бешено колотилось. Первой мыслью было: «Какое счастье, что я не успел арестовать оберста и допросить с выламыванием суставов! А то меня так бы выломали!..»

Бифштекс перекрестился и хриплым от волнения голосом произнес:

— Коллеги! Прослежка за оберстом отменяется. Теперь его повезем в Локет. Надо создать Хромому условия, потому как получается, что он — птица важная, агент разведки… Хрубеш, что же теперь тебе за нанесенные ему увечья будет, а?

— Ничего не будет! — с оптимизмом идиота ответил Хрубеш.

Гавличек предложил:

— Надо Хромого куда-нибудь перенести, в гостиницу, что ль.

Бифштекс показал мудрость руководителя:

— Если мы понесем его, он вряд ли выдержит, помрет. Тогда и нам надо в Тепле утопиться.

Марек подсказал:

— Пусть начальник тюрьмы Сметана перину под него подложит.

Бифштекс удивился:

— И где он ее возьмет? В тюрьме нет перины…

Всегда молчавший на летучках Хрубеш вдруг блеснул острым умом:

— Пусть из дома принесет!

— Правильно! — одобрили филеры, а Хрубеш, польщенный похвалой, совсем разошелся:

— И градусник надо положить!

— Да ты гуманист! — удивился Бифштекс. И о более близком душе: — Бутылку вина поставим, для поправления, так сказать, организма. — Вдруг лицо озарилось счастливой мыслью. — Мы положим Хромого в пятую камеру для прослушивания и выясним подробности!

Все были в восторге от мудрости любимого начальника.

* * *

Бифштекс понесся в «Асторию» и застал оберста за чтением немецких газет. Оберст строго спросил:

— Так когда же я увижу своего коллегу?

— Хоть в сей момент! Мы можем, господин оберст, доставить вашего агента прямо в «Асторию». Но… лучше встретиться с ним в замке. К великому сожалению, он очень слаб, его еще рано транспортировать. Позвольте, господин оберст, теперь же отвезем вас. Агент содержится в хороших условиях, его кормят ресторанной пищей, градусник ставят, и доктор осматривал…

Соколов милостиво согласился:

— Едем, я готов!

Они спустились на улицу. В это время, шурша резиновыми шинами по шероховатой брусчатке, проехал роскошный автомобиль. На заднем сиденье, за шофером, откинувшись назад, восседал важный человек в генеральской форме, это был главный хирург германской армии.

Бифштекс с гордостью, словно это был его близкий родственник, сказал:

— Важная птица — генерал Фердинанд Зауэрбрух. Тоже прикатил к нам попить водички и поправить здоровье. Вы не знакомы с ним?

— Нет, не доводилось! Но по слухам — глубоко порядочный человек…

Подали служебную коляску, запряженную парой невысоких, но быстрых лошадок. Место кучера занял Марек. Его коллега и собутыльник Гавличек направился к любвеобильной Евгении Эльберт, как отправлялся римский раб в клетку к вечно голодной тигрице. Муж Евгении, Бифштекс, вместе с Соколовым покатил в древний замок Локет, что в пятнадцати километрах от Карлсбада.

Дорогой читатель! Я должен сделать маленькое отступление.

Готовясь писать эту книгу, я посетил места, о которых здесь идет речь. И нисколько об этом не жалею. Чешский Карлсбад, который теперь называется Карловы Вары и который в свое время очаровал многих замечательных людей, включая нашего героя — Аполлинария Соколова, околдовал и меня. Поднимался узкой крутой тропинкой к Смотровой площадке Карла IV, откуда любовался потрясающим видом на город и убегающую в безбрежную даль сказочно прекрасную природу. Склонил голову над тем скорбным местом, где некогда была захоронена несчастная жертва чужой алчности — Хелен. И конечно, посетил великолепный в своей потрясающей мрачности замок Локет, царящий над удивительно красивой местностью. Глядя из бойницы замка, появляется ощущение полета, единения с воздушным океаном. Великий Гете не случайно писал о Локете: «Прекрасное расположение его неописуемо, восхищаться им можно как живописному произведению Создателя».