Я не ответила, пожала плечами.

– Подожди! – Он остановил меня, слегка прикоснувшись рукой к моему рукаву. – Может, помощь нужна? Ты ведь с мамой одна живешь?

Откуда он знает? Я молча взглянула на молодого мужчину.

– Я так понял. Нет? Неправильно? Я тебя часто вместе с мамой вижу.

А я его никогда не видела. Вот странно.

– Вот, возьми мой номер телефона. – Он стал быстро писать на каком-то чеке. – Если что надо… Или страшно будет… Звони…

Ага! А он возьмет меня за руку и подведет к обрыву и покажет красоту, которую он хочет разделить со мной!

Я повернулась и толкнула дверь подъезда, не взяв телефон.

– Подожди! Как хотя бы тебя зовут?.. – растерянно спросил молодой человек.

Конечно, я успела мельком заметить, что у него нормальная стрижка – никакая, просто мужская, не уложены волосики один к одному, не напомажены. Что он нормально одет, не закатал штанишки выше беззащитной голой щиколотки, что брюки у него нормального размера, и он не обтянул свои мужские прелести туго-туго, чтобы взгляд окружающих невольно задерживался на них – а зачем еще обтягивать? Ведь ходить в таких брючках неудобно. Что вообще он нормальный и даже приятный. Но мне-то что от этого?

Я не стала отвечать. Спасибо ему, что он помог. Или… так нехорошо? Я обернулась и сказала:

– Александра.

– О! – улыбнулся молодой человек совершенно замечательной улыбкой. – А я, кстати, тоже Саша. Бывает же так!

Если бы я не разбиралась в мужчинах и не собиралась поступать на разведчика (неважно, что не берут девочек, я – собираюсь!!!) – я была бы покорена этой улыбкой. Но я просто кивнула и ушла. А он все-таки впихнул мне свой телефон в карман куртки. Настойчиво…

У подъезда уже маялся Мошкин. Без шапки, с бордовыми ушами, синим носом и фиолетовыми губами. В свете фонаря это выглядело устрашающе. Мороз был сильный.

– Домой иди! – категорически сказала я Мошкину.

– Чё это вдруг? – Ревнивым взглядом Мошкин проводил моего нового знакомого.

Ничего не спросил – не сообразил, как спросить. Саша раз обернулся и даже помахал мне рукой. Я отвечать не стала. Все это лишнее от начала до конца.

– На улице мороз. Ты оделся, как идиот. Иди домой.

Мошкин, подскакивая и шатаясь в разные стороны, пошел рядом со мной. Я остановилась.

– Леша, иди домой. Заболеешь. Ты весь синий. Почему ты не оделся?

Я знаю, что этой осенью модно ходить раздетыми. Некоторые наши семи– и восьмиклассники, особенно девочки, как похолодало в ноябре, всё норовили выйти из школы в одной тонкой блузке и короткой юбчонке и стоять, держа под мышкой куртку или пальтишко, в рукав которого натолканы шапка с шарфом. Что это, зачем, что за странная мода? Может быть, ее ввели те, кто заранее, теплым июльским днем сняли ролик с рекламой средств от простуды и гриппа, заплатили за показ на телевидении астрономические деньги и теперь ждут – сколько же глупых восьмиклассниц из нашей завалящей школки упадут с температурой и страшным кашлем, содрогающим их хилые, незакаленные тельца, нашпигованные химической едой и волшебными таблетками хорошего настроения, полученными от Вани Лучика?

Мошкин глупо разулыбался, помахал руками, как качок, сказал: «Геть, геть…», покрутил торсом. Ясно. И что мне с этим влюбленным дураком делать?

– Если ты сейчас не уйдешь домой, я в следующий раз тебя не позову. Понятно?

Мошкин кивнул и продолжал, подскакивая при каждом шаге, идти рядом со мной. Может, у него ноги растут с разной скоростью? Одна быстрее, другая медленнее и все время мешает идти первой?

Иногда у меня при общении с Лешей возникает такое же ощущение, как при разговоре с Веней, хвостатым питомцем Нелли Егоровны. Я не успела подумать о нем, как из-за небольшой машины, превратившейся за последние дни, когда постоянно шел снег, в огромный сугроб, выскочило странное существо с ярко-розовыми… крыльями, отчаянно тявкая, подбежало ко мне и стало радостно запрыгивать мне на ноги. Существо это, знакомое мне до боли – с крыльями оно или в кепи со стразами – гуляло почему-то одно. Я не видела рядом никого, кто бы выгуливал Алисоньку – а это была именно она.

Поскольку мы ушли уже довольно далеко от дома, я поняла, что Алисонька убежала от Нелли Егоровны или от того человека, который теперь заменяет меня в качестве гувернера ее собак. Вот странно – Веня, гораздо более решительный, самостоятельный и даже смышленый, не убежал, а Алисонька, трусоватая и глупенькая, оказалась одна, далеко от дома, да еще и с розовыми крыльями! Я успела рассмотреть, что крылья накрепко пришиты к новому пальтишку, сделаны из крашеных перьев и очень раздражают собачонку, потому что она то и дело оборачивалась и пыталась укусить себя то за одно мохнатое крыло, то за второе. Ей это не удавалось.

Что бы сделала моя мама? Подхватила бы Алисоньку, понесла бы ее домой, я же знаю, где живет ее хозяйка. Отдала бы Мошкину шарф и шапку, сама бы повыше застегнула капюшон… Почему я не такая, как моя мама? Ведь у мамы есть самая большая ценность, какая может быть на земле. Доброта. Бесконечная, необъяснимая с разумной и рациональной точки зрения. Вредная для обладателя этого бесценного качества. И не всегда нужная тем, кого она дарит своей добротой. Но откуда-то я знаю, что дороже и ценнее этого нет ничего на земле. Редкое, исключительное качество. А я не такая. Я – гораздо более рациональная, приземленная, смотрю под ноги, чтобы не споткнуться. Первой на себя надену кислородную маску в самолете, если в салоне будет разгерметизация. Поэтому я прошла мимо Алисоньки, даже ничего ей не сказав. Она тявкала и бежала за мной. Потом отстала.

Я упрямо шла вперед. А внутри у меня было не очень приятное чувство. Но я же дала слово – я не буду больше заботиться о тупых моськах. И я это слово держу. Я должна менять свои планы из-за глупой, как ее собаки, Нелли Егоровны, которая покупает своему йорку пальто с розовыми крыльями? Да черт побери!

Я резко повернулась, вернулась к растерянно дрожащей прямо посреди проезжей дороги Алисоньки (все наши дворы проезжие), подхватила ее на руки и почти бегом вернулась к дому. Мошкин едва поспевал за мной.

– Это… Алекса… ты… это… класс… бегаешь… – тяжело переводя дух, проговорил он.

Я кивнула Мошкину, открыла дверь подъезда Нелли Егоровны магнитным ключом, втолкнула туда Алисоньку и поплотнее прикрыла дверь. Теперь она, по крайней мере, не замерзнет в чужом дворе.

А вот что делать с моим сине-фиолетовым другом?

– Леша… – сказала я как можно мягче и нежнее. Я умею говорить нежно, оказывается.

Мошкин вытаращил глаза. И даже отступил на шаг. Подумал, что за этим последует что-то плохое.

– Иди, пожалуйста, домой. На улице минус пятнадцать. Природная аномалия. А ты не одет. Я – тебя – прошу.

В последнюю фразу я вложила столько смыслов, что Мошкин стал глубоко дышать и моргать заиндевевшими ресницами.