– Я не остановлюсь, жена. Никогда не остановлюсь. Это ты должна сдаться, смириться с моим предназначением.

Опять это проклятое слово!

Я отталкиваю его. Внезапно мне становится отвратительна сама мысль о том, чтобы прикасаться к нему, заботиться о нем. Ведь он не человек – он мерзкая болезнь и ужас моего мира.

Город погружается в хаос. Мертвые убивают живых, и каждый, кого убили, остается неподвижным лишь на миг. Затем погибшие воскресают и тоже превращаются в злобных зомби. Теперь они сражаются с живыми, нападают на тех, кого еще несколько секунд назад пытались защитить. Мертвые мужья убивают жен, мертвые родители убивают детей, мертвые соседи – своих друзей. Отношения, которые строились на протяжении жизни, глубокие и важные, в мгновение ока теряют смысл.

Я едва замечаю, что по моему лицу текут слезы. Чем мы это заслужили? За что нам это?

На нас с Войной мертвые не обращают никакого внимания. Я вдруг вспоминаю: когда-то мы смотрели телевизор… Смотрели со стороны, как муха, сидящая на стене, и нас все это не затрагивало.

Заставляю себя подняться на ноги. Словно в трансе стягиваю лук с плеча, достаю стрелу. И начинаю стрелять в недавно умерших.

Мать, дедушка, муж, дочь, соседка… Они почти не реагируют на пронзающие их стрелы. Я продолжаю стрелять, стреляю и плачу. Стреляю, пока в колчане не заканчиваются стрелы. А мертвые продолжают убивать.

Достаю из ножен кинжал и вступаю в бой. Нежить со мной не сражается. Они расступаются, будто Красное море, обтекают меня и бросаются на следующую жертву. Я даже не могу подойти к ним достаточно близко, чтобы вонзить клинок в мертвую плоть.

Мне хочется кричать.

– Ты думала, я не узнаю о твоем предательстве? – раздается голос Войны у меня за спиной.

Я поворачиваюсь лицом к своему божественному супругу. Меня трясет от гнева и боли.

– Ты еще не покинула лагерь, как мои люди уже донесли мне, – он спокойно подходит ближе, будто не замечая того, что творится вокруг, даже когда на его черную одежду брызжет кровь. – Моя жена сбежала на моем коне!

В этом мире есть только одно, что он бережет, одно, что он не хочет потерять. Один-единственный способ его остановить.

До чего же страшно.

Будь храброй.

Я позволяю ему приблизиться. И подношу к своему горлу кинжал.

Война останавливается, он все еще слишком далеко, чтобы схватить меня за руку, но достаточно близко, чтобы видеть, как я нажимаю лезвием на кожу. Его глаза расширяются на долю секунды. Такого Всадник не ожидал.

– Мириам, – говорит Война зловещим тоном, от которого я едва не падаю в обморок. И все же в его глазах есть искра страха.

А я сейчас в таком отчаянии, что мне уже все равно.

– Останови вторжение, – требую я.

– Я не позволю себя шантажировать, – предупреждает он.

Нажимаю немного сильнее – резкий укол, и я чувствую, как из раны по шее льется теплая кровь.

Взгляд Всадника следит за струйкой крови, и сейчас он похож на человека, который смотрит, как из песочных часов высыпаются песчинки. Вот только это у меня мало времени. Крики стихают, мертвые почти уничтожили живых. Скоро все закончится.

– Оставь их в живых, – говорю я. Кажется, мой голос снова звучит умоляюще.

Он не поддается. Он ничего не делает, и я чувствую, что мое сердце разбивается вдребезги. Я даже не подозревала, что оно на это способно. И уж во всяком случае не из-за Войны.

Я не смогла его поколебать. Все действительно потеряно.

Чувствую, как слезы текут все быстрее, капают с подбородка. Из-за слез я не вижу Всадника, и это позволяет ему преодолеть разделяющее нас расстояние. Мгновение, и Война оказывается передо мной, хватается за рукоять кинжала и пытается отобрать его у меня. Он действует слишком мягко, сдерживает свою силу, и я, вместо того чтобы отдать нож, взмахиваю им и почти падаю на Войну, так что теперь он держит и меня, и клинок. Лезвие все еще впивается мне в шею.

– Давай, сделай это! – восклицаю я. – Ты с такой легкостью погубил их всех. Убей же и меня.

Вот теперь Война действительно пускает в ход свою нечеловеческую силу. Он вырывает у меня из рук свой бывший кинжал, в его глазах я вижу ярость.

– Ты обезумела, жена! – рычит он.

– Ты не можешь этого сделать, – я говорю то, что уже знала. – Ты так уверен в своей правоте, и все же не можешь убить меня.

– Конечно, не могу, Мириам. Тебя дал мне Бог! – ревет он. – Не трать жизнь на то, чтобы что-то доказать! Клянусь, ты не получишь ее обратно.

– Думаешь, я этого не знаю? – тихо спрашиваю я.

Всадник хватает меня за руку, он слишком зол, чтобы продолжать разговор. Деймос бродит поблизости, и Война направляется к нему, тащит меня за собой. Он поднимает меня и сажает на своего коня.

Всего несколько часов назад я занималась любовью с этим чудовищем. Я помню, как он смотрел мне в глаза, как любовался мной, будто невероятным чудом. Но то была мечта. А здесь – реальность.

Война еще не занял свое место в седле, и я смотрю на него сверху вниз, пока завершается падение города и крики стихают один за другим.

– Ты готов следовать за своим богом, только когда тебе нечего терять, – говорю я. – Но раз это так, значит, ты ему не подчиняешься? Ты просто чудовище!

Мы долго едем в тишине, и за это время Война дважды пытается коснуться раны на моей шее. А я дважды отбиваюсь от него. Если позволю себя исцелить, это будет почти равнозначно тому, что я сдамся.

– Я не перестану пытаться предупредить людей, – говорю я, глядя в темноту. – Или тебе придется меня убить.

– И я тоже не перестану, – говорит он.

Не знаю, что делать. Но линия фронта между нами официально проведена.

– Знаешь, я ведь могу убить всех в одно мгновение, – неожиданно говорит Война. – Любой город, любой народ. У человечества нет шансов.

Я немею от ужаса.

– Я уже делал подобное, – продолжает Война.

Меня охватывает отвращение.

– Я очнулся около двух лет назад, – говорит он, – у южной границы Вьетнама. Тогда у меня не было армии, только мертвецы, которых я поднимал из земли. Но этого было достаточно. Более чем достаточно. Каждый город, который мне попадался, я уничтожал за считаные часы.

Я сжимаю зубы, чтобы в очередной раз не сказать ему, какой он монстр. Всадник и сам все знает. Я слышу это по его голосу.

– Больше я так не поступаю. Несмотря на жажду, часть меня – и она с каждым днем все больше, – не согласна с такой тактикой.

«Ты просто стал уничтожать нас медленнее», – хочу обвинить его я, но какой в этом смысл? Я бы предпочла не тратить время на споры о методах убийства. Меня больше беспокоит то, что это вообще происходит.