Показательна и оценка возвращения Алексеева в Ставку, отраженная в переписке Романовых. 22 февраля 1917 г. Александра Федоровна писала: «Надеюсь, что никаких трений или затруднений у тебя с Алексеевым не будет и что ты очень скоро сможешь вернуться (в Петроград. — В.Ц.)». Николай II в ответном письме (23 февраля 1917 г. — в день начала революционных беспорядков в Петрограде) вполне с этим соглашался: «Был солнечный и холодный день, и меня встретила обычная публика с Алексеевым во главе. Он выглядит действительно очень хороню, и на лице выражение спокойствия, какого я давно не видал»{50}.

Никаких непримиримых разногласий не было у Алексеева и с генералом Гурко, временно заменявшим его в Ставке. В воспоминаниях последнего содержится убедительная характеристика служебных и личных качеств Михаила Васильевича: «Характер его можно описывать, ни о чем не умалчивая, поскольку он был безупречен. Даже на самых высоких постах он сохранил необыкновенную скромность, доступность и простоту, о которых с теплотой вспоминают все, кому довелось общаться с ним непосредственно. Его невозможно упрекнуть в излишней мягкости, поскольку он умел с необходимой жесткостью принимать меры для выполнения однажды принятых решений. Если и имелись в его характере недостатки, то они касались исключительно его общения с ближайшими помощниками и коллегами, на ошибки которых он был склонен смотреть с излишней терпимостью.

Но, как известно, даже на солнце есть пятна, и генерала Алексеева в основном упрекали за то, что он стремился переделать все дела сам. Он вплоть до мельчайших деталей прорабатывал множество вопросов и проделывал массу подготовительной работы вместо того, чтобы распределить эти задачи между своими подчиненными, возложив на них ответственность за их безукоризненное и вдумчивое исполнение. Вполне естественно, что такие методы работы доставляли ему много неудобств и, возможно, заставляли его перенапрягаться, что и стало причиной болезни, которая незаметно подкралась к нему в октябре 1916 г. и через несколько дней едва не свела в могилу.

Только после четырех месяцев отдыха в солнечном Крыму он оправился достаточно для того, чтобы вновь приступить к исполнению своих обязанностей начальника штаба Ставки. Это произошло всего за несколько недель до революции. Позднее, хотя только на короткое время, он становится Верховным главнокомандующим русских армий. В этом качестве характер его деятельности изменился только очень незначительно, поскольку, будучи начальником штаба, он практически исполнял обязанности Верховного главнокомандующего в те периоды, когда Николай II отвлекался для отправления других государственных дел.

Следует ожидать и надеяться, что русский народ вновь призовет этого высокоодаренного благородного воина и предоставит ему возможность еще раз послужить столь страстно любимой им отчизне, которой он уже отдал сорок лет жизни и поистине безупречного и ревностного труда».

Принимая должность от Алексеева, Гурко вспоминал, что особенно бросалось в глаза «множество дел, выполнение которых, сопроводив общими указаниями, можно было с легкостью поручить кому-либо другому, например — заместителю начальника штаба. Однако, поскольку такой должности не существовало, я решил ее создать. Генерал Алексеев не сделал этого сам отнюдь не из желания сосредоточить в своих руках решение всех вообще, пусть даже малозначительных, вопросов, но исключительно по причине своей необыкновенной врожденной деликатности. Понимая, что на такую должность необходимо выбрать человека чрезвычайно способного, он не хотел забирать из армии полезного офицера, так как отлично знал, как трудно будет найти ему замену».

Весьма показательно и описание встречи вернувшегося в Могилев из Крыма Михаила Васильевича. Гурко отмечал, что «сильно загоревший под южным солнцем, он не производил впечатление человека, который всего несколько месяцев назад находился на волосок от смерти. Несмотря на то, что официальная встреча Алексеева была отменена, вокзальная платформа была переполнена коллегами и подчиненными генерала, пришедшими его приветствовать. Это показывало, какой любовью и уважением пользовался генерал Алексеев среди всех, кто его окружал». Сразу же после личной встречи Гурко с Алексеевым все недомолвки и недоговоренности, естественно возникшие в условиях ограниченного «телеграфного общения», были сняты, и Михаил Васильевич вернулся на временно оставленный им пост военной службы.

Одним из последних принципиально важных для фронта вопросов, изучавшихся Алексеевым накануне революционных событий февраля 1917 г., был вопрос людских пополнений, реорганизации подразделений действующей армии. Еще осенью 1916 г. в Ставке рассчитывали перспективы продолжения войны в условиях ограниченных людских ресурсов, тогда как для осуществления широкомасштабных наступательных операций, запланированных на 1917 г., требовалось свыше 70 новых дивизий. На первый взгляд могло показаться парадоксальным, что эта проблема возникнет в Российской империи, но праву гордившейся быстро растущей численностью населения, имевшей многочисленную армию, державшую на своих плечах почти весь Восточный фронт и посылавшую подкрепления к союзникам во Францию и на Балканы. Но это было так. Конечно, следовало учитывать людские («безвозвратные») потери во время боевых действий. Людские потери, как убитыми, так и ранеными и пленными, были во многих операциях неоправданно высоки. Одной из причин «оскудения людского запаса» считался также относительно малый процент возвращавшихся в строй после ранений (т.н. «возвратные потери») в русской армии (30%), вследствие недостатков, в частности, медицинского обслуживания (во французской армии процент вернувшихся составлял 60%).

После окончания «Брусиловского прорыва» и возобновления «окопного сидения» позиционной войны стало особенно заметным расхождение штатной численности воинских частей и «разбухание тылов». На заводах и фабриках, в сельском хозяйстве начал остро ощущаться недостаток рабочих рук. От Главнокомандующих фронтами в Ставку постоянно приходили телеграммы с требованием пополнений, в тылу было разрешено использование труда военнопленных, привлекались рабочие из Китая и Туркестана, а в это же самое время в прифронтовой полосе и в запасных частях тысячи здоровых мужчин проводили время отнюдь не в боевой подготовке. Позднее именно они станут, как говорили в то время, «горючим материалом» для революции.

Алексеев обратил на это внимание, и по его приказанию 4 ноября 1916 г. дежурным генералом Ставки была разослана телеграмма всем начальникам штабов фронтов. В ней, в частности, отмечалось: «До сего времени приходится слышать от многих войсковых начальников, в том числе часто и от лиц, занимающих весьма высокое положение, что Россия и ныне представляет собой неиссякаемый источник людских пополнений и что с этой стороны мы можем себя чувствовать совершенно спокойно. Разумеется, наше положение в этом отношении и сейчас значительно лучше положения других воюющих держав; однако те средства, коими мы располагаем, далеко нельзя признать достаточными при условии продолжения войны хотя бы еще в течение года.

С призывом 25 октября четырех возрастов ратников второго разряда (37—40 лет), которых, вероятно, наберется около 350 000, всего в переменном составе запасных батальонов внутри округов будет находиться около 1 650 000. Кроме того, непризванными еще остаются: а) около 700 000 новобранцев срока службы 1919 г.; б) около 200 000 ныне переосвидетельствуемых белобилетников; в) около 140 000 ратников двух остальных неиризванных возрастов 2-го разряда. Таким образом, общее количество пополнений, на которое может еще рассчитывать армия, равно 2 700 000. Эта цифра хотя и представляется довольно крупной, но надлежит учесть громадную потребность армии в пополнениях, выражающуюся в среднем в 150 000—200 000 в месяцы периодов затишья и около 500 000 в периоды напряженных боев, а также потребность, вызываемую намеченными уже формированиями».