— Мы ни в чем не виноваты. Но нас хотят убить. Неужто не приютишь ты нас? Ведь ты христианин.

— Христианин, — согласился дьякон мрачно.

— Годрика я вам оставлю, — сказал Хелье.

— Это зачем еще? — возмутился Годрик.

— Тише. На всякий случай.

— Я не желаю!

— Это все равно. Нож у тебя с собой. Сверд не дать ли мой тебе?

— Нет, я сверды не люблю, — недовольно и деловито сказал Годрик.

— Вот и славно. А то я без сверда себя на улицах города этого голым чувствую. К вечеру я приду. В крайнем случае к завтрашнему. Опусти все засовы и никому не открывай. Начнут ломиться — действуй по обстоятельствам. Но не думаю, что начнут. Анатолий — человек верный.

Анатолий, уловивший смысл слов несмотря на скороговорку, покачал неодобрительно головой. Годрик пробурчал что-то, тоже неодобрительное.

— Все, — сказал Хелье. — Я пошел. Любава…

Любава обняла его и поцеловала в щеку. Видя это, Белянка тоже обняла Хелье и тоже поцеловала в щеку. Хелье, подумав, обнял Годрика и поцеловал его в щеку.

— Э, — сказал Годрик.

Хелье кивнул Анатолию и быстро вышел.

Анатолий некоторое время созерцал компанию. Целовать его в щеку никто не собирался.

— Ладно, — сказал он. — Вон угол. Кадка. Полдень принесёт еда.

Годрик посмотрел по сторонам, выбрал себе ховлебенк, и сел на него.

— Что он сказал? — спросила Белянка у Любавы.

— Кто?

— Ну он вот. Дьякон, — она показала глазами на Анатолия.

— Велел, чтобы на пол не гадили, есть кадка, — сообщил Годрик с ховлебенка.

— Запереть дверь, — объяснил Анатолий, уходя и унося свечу.

* * *

Рискуя быть увиденным, Хелье все же доехал, щелкая вожжами, до дома тетки Погоды и разбудил ее стуком.

— Ну, что тебе? — спросила сонная тетка Погода.

— Давал я тебе два свитка на хранение давеча. Они мне нужны.

Она вынесла ему свитки, завернутые в шелковый лоскут, и получила за труды полгривны.

Повозку Хелье подогнал к стене рыбацкого домика. Корова сонно подняла голову и смотрела, хлопая ресницами в рассветном солнце, как он распрягает лошадь. Осталось завести свиней или овец, и будет хозяйство, подумал Хелье.

На крыльце сидел угрюмый Дир, почти не обрадовавшийся возвращению друга.

— Не спится, — объяснил он, жуя травинку. — Где Годрик?

— Я велел ему закончить кое-что. К вечеру будет.

Дир пожал плечами. Хелье присел рядом.

— Минерва там?

— Да, как ты просил. Оба пытались уйти. И она, и Ротко. Ротко вспомнил, что забыл посмотреть на насущные контрибуции какой-то греческой церквы на отшибе, она нынче строится, и ему непременно нужно знать, как они выглядят.

— Насущные… как?

— Контрибуции.

— Не понимаю.

— Я тоже. А дура мелкая просто хотела сбежать с деньгами, которые ты ей дал. Не надо было сразу все давать. И вообще не надо было давать столько. Дал бы сапы три-четыре. Восемь гривен — на восемь гривен иной плотник или смолильщик, обремененный семьей, два года может прожить.

— Это кто тебе такое сказал?

— Ротко.

— А Ротко заодно не сказал тебе, что в Риме на одного мужчину приходится восемь женщин?

— Ну да?

— Именно так и есть.

Дир подумал.

— Наверное, это страшно неудобно, — сказал он.

— Почему же?

— Допустим, вышла женщина замуж.

— Так.

— Любит мужа.

— Ну и?

— Она же все время будет бояться, что он ее бросит и уйдет к другой. Дрожать будет.

— И что же в этом плохого?

— Подозревать будет. Станет сварливой и скучной.

— Может ты и прав, — сказал Хелье. — Не знаю.

Он придвинулся поближе к Диру, положил ему голову на плечо и зевнул.

— Я немного подремлю, — объяснил он. — Ложиться сейчас спать глупо, только хуже будет.

Он не задремал — уснул. Дир скосил глаза, выплюнул травинку, и долгое время сидел не шевелясь, боясь разбудить друга. Стали затекать плечи и колени. Как мог осторожно, Дир снял голову Хелье с плеча, поднял друга на руки, ногой отворил дверь, и отнес Хелье на свое ложе. Хелье засопел, заворчал, перевернулся на бок, свернулся почти в клубок, почесал голову. Дир укрыл его сленгкаппой. Перейдя к лежанке, на которой примостилась Минерва, он присел рядом на корточки и некоторое время рассматривал нелепое это создание. Из-под покрывала торчали тощие и грязные, совершенно детские ее ноги. Рука с растопыренными грязными пальцами, нелепо согнутая, торчала в сторону, другая спрятана под покрывало. Надо ей помыться, как проснется, подумал Дир. Ротко заворочался на своем ложе и произнес длинную рассудительную фразу по-латыни. На дереве, растущем впритык к домику, очень жизнерадостно кричали какие-то птицы. Нет, никуда это не годится, подумал Дир. Она совсем как ребенок, да и грязная. И ведь удается ей как-то зарабатывать деньги. Развратные астеры! Хелье говорит, что нужно ему быть на торге днем, вместе с этими. Говорит, что не опасно. А мне вот нельзя на торге появляться. Я выполняю поручение, и я должен давно уже быть в пути. Может, Гостемил согласится составить компанию? А то ехать в Киев одному скучно. Правда, со мной Годрик. Но это совсем не то. Может этот… зодчий… поедет?

Ротко проснулся не очень рано, понежился некоторое время на ложе, чувствуя себя прекрасно и получая удовольствие от того, что вокруг люди. Потянувшись, он встал и вышел к реке умыться.

Минерва проснулась вслед за ним, с деловым видом в одной рубахе подошла к столу, и уже ухватила было грязной рукой пегалину, но Дир, заметивший это, схватил ее за плечо.

— Ты бы помылась.

— Сгинь.

— Не кричи, Хелье спит.

— А мне-то что, что он спит.

— Иди на реку мыться.

— Нет. Сначала поем.

— Ухи надеру.

Она злобно посмотрела на него и пошла к двери. Он понял, что она сейчас убежит, и кинулся за ней. Схватив ее за руку он потащил ее к реке. Минерва упиралась, кричала и ругалась страшными словами. Взяв ее под мышки, Дир поднял девушку, качнул, и кинул в воду. Место не очень глубокое, берег Волхова здесь достаточно пологий, но маленькая Минерва, покричав и побултыхавшись, пошла ко дну. Дир, испугавшись, что она сейчас утонет и ему придется давать отчет перед Хелье по этому поводу, зашел в воду по пояс, выловил Минерву, и выволок ее на берег. Она плевалась и делала страшные глаза. Наверное, напугалась. Когда Дир стал оттирать грязь с ее рук и лица ее же мокрой рубахой, она не сопротивлялась.