— Ты же знаешь, что это невозможно, — проговорил Савельев не без гордости. — Мои люди — это призраки, тени. Их руками не пощупаешь, их нет в природе.

«Ну да, всех обеспечили документами прикрытия, у всех — легенда, — согласился Иван Сергеевич. — ОМОНа ты не боишься…»

— Допустим, не выловят… Но как ты собрался работать?

— Это уже мои дела, — уклонился он. — Для меня очень важно, чтобы ты сел в «Валькирию». Ты же старый халтурщик, у тебя получится хорошее руководство. И пока в правительстве есть люди, которым фирма выгодна, от неё всё равно не отвязаться. Шведы будут цепляться за Урал всеми силами. А денег у них!..

— Кстати, о деньгах, — ухватился Иван Сергеевич. — Скажи-ка мне, кто их финансирует?

— Не знаю, — откровенно признался Савельев. — Я сначала не интересовался… А когда пытался выяснить — уходят от ответа.

— А твой… человечек? — Иван Сергеевич кивнул на купающуюся Августу. — Не посмотрела в бумажках?

— В бумажках ничего не увидишь…

— Какой хоть капитал? Частный? Государственный?

— Не знаю, какой-то фонд. — Савельев развернулся, предлагая пойти в обратную сторону, — не хотел, чтобы слышала Августа. — Один раз краем уха слышал… Финансами занимается Джонован Фрич. А он как змея: ног нет, а ходит.

— Это такой молчаливый?

— Молчаливый, тихий, спокойный, как танк…

— Он что, не швед?

— Какой он швед — американец! А может, француз. На всех языках по телефону чешет… — Он обернулся к Ивану Сергеевичу. — Соглашайся, Сергеич, сам всё увидишь. Ты поопытнее меня…

— В результате я должен буду работать на тебя? — в упор спросил Иван Сергеевич. — На твою авантюру?

— Ты будешь работать на Россию!

— Знаешь, Савельев, давай без громких слов, — попросил он. — А то ты, как всякий неофит, святее папы римского.

— Ну, если хочешь — будем работать на одну идею, — поправился тот. — Каждый на своём месте.

— А на какую идею? Найти золотишко и поделить пополам?

— Ну что ты так примитивно обо мне судишь? — обиделся Савельев.

— Потому что ты примитивно поступаешь!

— Иногда это надо делать, Сергеич, — выразительно проговорил он. — А то мы вокруг да около, когда требуется проявить волю и совершить определённые, конкретные действия. Если бы я им о себе не напомнил, они бы долго тебя щупали, принюхивались: верить, не верить…

— Ну спасибо! — хмыкнул Иван Сергеевич. — Эх, Савельев, Савельев! Учил, учил тебя, да вижу, что зря. Ты самый обыкновенный авантюрист.

— Иван Сергеевич! — прищурился Савельев. — Признайся, ведь ты же меня халтурить учил? Я же не слепой, всё видел. Ты же нашёл библиотеку Ивана Грозного? Нашёл! Я когда пришёл в «Опричнину» и стал смотреть твои материалы, всё понял. На хрен искать её, на хрен целый сектор держать…

«Ах ты, стервец! — изумился про себя Иван Сергеевич. — Библиотеку вспомнил…»

— Ничего я не нашёл. Это всё домыслы!

— Да ладно, можешь не говорить, — отмахнулся Савельев. — Я ведь не об этом… А о том, что ты нашёл её самым авантюрным образом. Ты же ведь теорией не занимался в «Опричнине». Ты покопал архивы немного, с лозоходцами по Вологде походил, анализом позанимался — это что в отчётах есть. А на самом деле ты искал в другом месте и другими способами. Почему теперь меня заставляешь заниматься теорией? Пусть ею Мамонт занимается!

— Мамонт пусть занимается тем, чем занимается, — отчеканил Иван Сергеевич. — Я знаю, на что ты рассчитываешь. Ты хочешь чужими руками жар загрести. И шведы на то же ориентируются! Как всегда: один с сошкой — семеро с ложкой.

— Сергеич, давай так. Моя метода — это моя метода. А вы с Мамонтом делайте что хотите. — Савельев сорвал три ромашки, сложил вместе. — Только давайте все вместе, в одну дуду, в один букет. Без шведов, американцев, французов и всех прочих.

— Это ты меня взялся агитировать?

— Я хочу дело делать.

— Без специалистов, с одними кагэбэшниками и «нелегалами» ты на Урале ничего не сделаешь, — заключил Иван Сергеевич. — Служба у тебя хорошая, но кончатся деньги — и разбежится по другим авантюрам.

— Пусть это тебя не волнует, — поморщился Савельев. — Эти мои проблемы.

— Запомни, Савельев: арийские сокровища — это символ. Их может не существовать вообще.

— Нет уж, Сергеич, — усмехнулся тот. — Если за это дело взялся большой капитал — они существуют. Реально! В тоннах, в каратах! Они всю историю ждали горбачевской перестройки. И Наполеон собирался идти до Урала, и Гитлер.

— Ну что, желаю тебе успеха, — проговорил Иван Сергеевич. — Только есть две просьбы: убери своих людей от Мамонта — «тёлок» особенно, и не трогай его.

— Я смотрю, тебе мои «тёлки» нравятся, — ухмыльнулся Савельев. — А для друга пожалел!

Иван Сергеевич подошёл к нему вплотную:

— Эти твои… барышни работают на два фронта.

— И пусть работают, — легкомысленно согласился он. — Профессионалки, им надо на хлеб зарабатывать. А если выгодно для всех фронтов — пусть трудятся. Сейчас, Сергеич, ни одного шпиона не найдёшь, чтоб только на тебя работал. Но они все чётко представляют, по какой грани ходят, и великолепно знают конъюнктуру. Ты за Августу не беспокойся.

«Гад! — вдруг с ревностью подумал он. — Поди, и тебе слайды показывала…»

Савельев подмигнул и признался:

— Моя слабость. Люблю работать с женщинами. Они не предают.

— Работай, — проронил Иван Сергеевич и направился к лодке. Августа вышла из воды и теперь обсыхала под заходящим солнцем.

— Погоди, Сергеич… Ты же мне ничего не сказал. Ни да ни нет.

— Я, брат Савельев, никогда сразу не говорю.

— Знаю, ты старый темнила. Но всё-таки?

— О моём решении узнаешь, тебе есть через кого, — обронил он на ходу. — «Волгу» утром я найду возле будки милиционера. Желательно уже зарегистрированную, с номерами и без бомбы. На моё имя.

— Нет проблем, — заверил Савельев. — Но как ты объяснишь шведам?

— Как-нибудь…

Не останавливаясь, он разбежался и со всей силы вытолкнул лодку на стремнину. Августа уже сидела за рулём. Савельев скакал на одной ноге, натягивая брюки.

Иван Сергеевич сел за греби, но не притронулся к вёслам — смотрел на кормчую. И вдруг увидел перед собой ту, которую обрисовывал когда-то Савельеву, выдавая собственные вкусы за вкусы Мамонта.

«Почему ты такая стерва? — думал он, улыбаясь. — Что у тебя, денег не хватает, семья большая? Провалишься — разорвут на две части! И защитить некому будет, дура…»