— Я Магн Итвис. Наследник Великой Семьи Итвис, — зычно заявил я, на вбитых еще в Магна инстинктах. Начало хорошее, конечно, но немного спорное. Тем более, дальше шло про отца и то, что он глава Собрания благородных семей города Караэн. Всего этого больше не было. Кроме Караэна — но и в нем сидел брат-Гонорат. Поэтому я запнулся. И растерялся. Фредерик с кряхтением и слегка разочарованной рожей начал подниматься с колена.

— Я рад видеть вас, сеньор Магн… — начал было он. Я вспомнил нашу первую встречу. Что же я там говорил им?

— Я ведь говорил тебе, Фредерик, что меня преследует удача? — громко спросил я. Положил ему руку на плечо, по-дружески так. Фредерик скосил глаза на мои пальцы, оставляющие грязные следы на его блестящем наплечники, но промолчал. А я чуть обошел его, и уже вещал остальным. — Я выжил там, где выжить было нельзя. Я сбежал оттуда, откуда еще никто не сбегает. И я выбрался туда, где меня ждут верные люди! Ахаха!

Последнее было лишним. Горло пересохло и рассмеялся я зловеще. Но некоторые из присутствующих заулыбались. Скорее за компанию. Некоторые задумчиво посмотрели на дыру за моей спиной. И в самом деле, мне ведь крупно повезло. Дядя Бруно не раз повторял, что люди идут не за тем, кто знатен, богат или опытен. А за тем, кто удачлив. И наш казначей, Джакоб, тоже любил говорить, что как бы не было хорошо поставлено дело, прибыль чаще зависит от удачи. Поэтому я и напирал на то, что мне по жизни фартит. Но, кажись перемудрил. Рожи у ребят с острыми железяками были мало похожи на ценителей полунамеков. Надо было выдать что-то простое и понятное. Чтобы люди потянулись. Поэтому я повысил голос и закончил:

— Держитесь меня, и ещё до конца года вам придется нанимать писаря, чтобы он считал вам дукаты!

Вот последнее, пусть не сразу, но их проняло. Послышался одобрительный гул. Фредерик предусмотрительно перехватил инициативу, поднялся наконец на ноги и вытащил меч с криком:

— За сеньора Магна!

Ну и тут они, понятное дело, заорали “Магн”, мечи повытаскивали, копьями потрясли. Нет, вообще-то было приятно. Первые раза три. За то время, пока мы добирались до лагеря и шли по нему, мне приходилось периодически останавливаться и проговаривать кто я, что я, и обещать лучшей доли. Сперат и Гвена, которых тоже вытащили из дыры в земле, тихонько плелись позади (мне то, понятно, коняшку выделили) и не отсвечивали.

Между прочим, я отметил, что лагерь был заметно больше чем я рассчитывал. Видя, как я считаю шатры, Фредерик тихонько сказал:

— Под моим знаменем уже двенадцать копий. А еще к нам присоединилась рота лучников, что нанял ваш отец.

Так вот кто эти оборванцы с уголовными рожами. Луки я заметил максимум у половины. Зато это были внушающие уважения луки — здоровенные, чуть выше человеческого роста в натянутом состоянии, и толстенные. Лагерь лучников стоял чуть особняком, зато на холме. Том самом, который Синего камня. Естественное укрепление.

Фредерик уступил мне свой шатер. Гвена вызвала свою служанку — у неё тут был свой шатер со слугами и даже две здоровенные телеги. Я уже и забыл, что она, так сказать, тоже в отряде. А периодически и он в ней.

Фредерик достал из сундука роскошный камзол из синего бархата, берет к нему и новую рубаху. И со всем уважением преподнес это шмотье мне в дар. У камзола на спине было четыре небольшие дырочки, как от арбалетных болтов. И видок застиранный. Но я не привередничал — моя одежда совсем потеряла товарный вид. А что вы хотите, это не синтетика, чтобы по подземельям лазить а потом высох и нормально. Натуральные волокна, теперь двум служанкам три дня отстирывать и на пару гладить.

Я наскоро перекусил и привел себя в порядок — каждые пять минут в шатер заглядывал Карман и докладывал, что меня хотят видеть. Каждый раз это был кто-то новый. Я задумался, что я до сих пор думаю про себя на русском. Вот и сейчас, увидел его жуткую рожу, и про себя подумал “О, Карман!”. Даже обрадованно ему улыбнулся. Вообще-то, правильно было перевести его кличку как “Нычка”.

Я порадовался, что начинаю тоньше чувствовать нюансы языка. Гвена со служанкой наскоро привели в порядок Сперата — он нужен был мне для солидности — и я вышел в люди.

Дальше не происходило ничего, чего бы я не видел во всяких около исторических фильмах. Мне поставили рядом с шатром сиденье по внушительной. Бочонок с накинутой на него шкурой и флаг на заднем плане. Рядом с бочонком несколько солдат, что делало бочонок не просто бочонком, а бочонком уважаемого человека, как позолоченные загогулины в интерьере обычной квартиры. Самым красивым предметом мебели был я сам — усаженный на бочонок сверху. По бокам от меня встали Фредерик с Нычкой, Сперат прикрывал мне спину. А дальше рутина — начали появляться люди, которые хотели выказать мне верноподданические чувства.

Ладно, я все же не королевских кровей. Никаких верных подданных. Люди пришли подтвердить старые договоренности. И засвидетельствовать свою верность на людях. Фактически, это как в моем мире у нотариуса бумагу заверить. Так что все серьезно.

Первым до моей тушки был допущен командир сотни наемных лучников. Представился он как Вилла Дура.

Я ему улыбнулся, огляделся вокруг. Все серьезные и торжественные. Я перестал улыбаться и тяжело вздохнул. Эх. Такие шутки пропадают.

“Дура” на местном — “крепкий”, “твердый”. Язык Туманных островов был похож на язык Регенства, но некоторые слова означали другое, изменились окончания и произношение, так что понимал я его через слово. К счастью, он пришел с переводчиком из своих. Тот говорил со смешным акцентом, но его было хотя бы понятно.

Я внимательно осмотрел командира лучников. Мелкие черты лица, очень толстые мышцы руки в районе локтя и неброская, почти крестьянская одежда. Вернее, вполне крестьянская, если бы не кольчуга и наборные наручи из стальных пластинок. Я встал и очень душевно его приветствовал. Хотел обнять, но Вилла отстранился. И сухо спросил, подтверждаю ли я соглашения моего отца с его отрядом. Я осторожно кивнул. Вилли поклонился и ушел, так ни разу и не улыбнувшись. Я смотрел ему вслед и думал, что видок у него бомжеватый. Как и у его лучников. Но из таких и получаются самые лучшие солдаты.

Сразу после этого ко мне была допущена тетя Роза, которая слегка присела, одновременно склонившись в глубоком поклоне. Её