— Не-е-е-ет, — протянул с улыбкой монах, назвавшийся Мануйловым, в новенькой, с иголочки рясе, — это хозяйские. Бывшие хозяева купили для московского начальства, а те, что еще в петлю не полезли, после торков взятки брать перестали и все бумажки без «подарков» подписывают. Вот новые хозяева и думают, что с этими чудищами делать. Детям в приют отдать? Да зачем детям они, им автобус куда удобнее. Самим ездить — бензина ужасть сколько жрут, вот и стоят пока без дела. Хотели на грузовики поменять, не меняет никто…

— Ну с машинами, я думаю, мы вашим хозяевам поможем, — ухмыльнулся Васинцов. — А пока давай показывай свое хозяйство.

— А че показывать, вот оно все, — и Мануйлов махнул рукой в сторону гор мусора, возле которого копошилось с полсотни человек в оранжевых комбинезонах и респираторах с мешками в руках. Здесь первая разборка. Там, — он показал вправо, в сторону приземистых ангаров, — металлблок. Весь металл от чугуния до пивных банок и пробок, чуть дальше — стекло, тряпки и бумага, рубероид прямо здесь делаем, видите, труба дымит, это и есть цех. Слева — «дрова», все деревянное, вон там «пищевой» цех — для свиней и прочего скота комбикорм делаем. Свинарник у нас дальше, в ближайшей деревне. Там, где большая труба, — крематорий и электростанция, и себе хватает, и Москве продаем.

— Что, пепла с крематория? — съехидничал Юдин.

— Нет, электричества, — спокойно объяснил Мануйлов. — А вон там новый ангар строится — букинистический, реставрационная и художественная мастерские, выставочный зал…

—???

— Детишки там забавляются. Знаете, сколько ценных старых книг и журналов можно на помойке найти! А мебели старинной! Корпуса от старых телевизоров, магнитофонов, приемников охотно магазины бытовой техники берут для оформления витрин или чего еще.

— Это понятно, ну а мастерская-то зачем? И выставочный зал.

— Э, ребята, — улыбнулся Мануйлов, — тут, на свалке столько вещей интересных. Вот надысь с Апрелевки привезли машину компакт-дисков бракованных, так с них ребятки такого понаделали! Вон, видите мужик энтот блестящий с гитарой, их рук дело…

— Ай, молодца, — восхитился Кайметов, разглядывая огромного блестящего короля рок-н-ролла, ноги которого служили въездной аркой на свалку. — Неужели детишки сами…

— А то. — Мануйлов гордо улыбнулся и тут же мелко закрестился, убоясь греха гордыни. — Это прежние хозяева только и знали, что все под бульдозер закатывать, а наши послушники, они с умом. Так что если здесь будете ждать, то пожалуйте ко мне в вагончик, там у меня и телевизор, и холодильник, и мебель мягкая. Все отсюда! Чаем напою. А ежели отец Иоанн срочно нужон, так он в третьем секторе с послушниками, там и найдете. Только вот что, любезные, вы бы оружие свое попрятали бы, негоже перед детьми-то и с оружием смертоносным. И еще, сынки, курить у нас строжайше запрещено, — сказал монашек, заметив, как Корич вытягивает сигаретину из пачки. — Особенно тебе, с такой-то рожей. Испугаешь дитев, дым изрыгая…

«Грифы» сложили своих «беркутов», спрятали их в подсумки и, сверившись по большой схеме на щите перед въездом, зашагали в третий квадрат. Обогнув огромную гору мусора под эстакадой, они обнаружили три десятка «оранжевых» подростков около десятка груженых «КамАЗов». Отца Иоанна они заметили сразу, хотя он тоже был в комбинезоне с респиратором, болтавшимся на шее. По росту определили. Священнослужитель препирался с водителями, отказывавшимися заехать сначала к реставрационным мастерским.

— Старик, — выговаривал один из водителей в меховой безрукавке из окошка кабины, — я не на окладе, понял, и соляра у меня не казенная, я сколько потопал, столько и полопал, понял? Мне семью кормить.

— Но поймите же, — уговаривал отец Иоанн, — здесь мебель из какого-то старинного особняка, есть очень редкие экземпляры, паркет дубовый, старинный. Это сюда наверняка по ошибке попало, этому место в музее…

— Да, — влез какой-то очкастый мальчуган с ярким атласным альбомом в руках, — тут облицовка печи изразцовая, восемнадцатый век!

— Вот видите, — словно обрадовался поддержке отец Иоанн, — восемнадцатый век! Тут ехать-то немного, километра два, мы быстро…

— Ага, а там вы еще копаться целый день будете, изразцы свои выковыривая, а нам стоять! — упирался водитель. — Это мусор, мужик, обычный строительный мусор, понял? Люди хлам выбрасывают, а новое строят! Эй, ребята, выгружай…

— Я тебе дам, выгружай, — тихо сказал Васинцов, запрыгивая на подножку «КамАЗа». — Тебе же говорят, быстро, чего ж не помочь детишкам?

Водила, видно, был парнем не из робких, ловко выхватив откуда-то из-под панели монтировку, он сурово глянул на Васинцова. Но заметив у того на шевроне лысую птицу, как-то испуганно оглянулся по сторонам.

— Дети же просят, — миролюбиво добавил Васинцов, — да и мы с разгрузкой поможем, правда, ребята?

«Грифы», окружившие оранжевую кабину грузовика, согласно закивали, мол, какой базар, начальник, мигом сделаем.

— Ладно, черт с вами, если вам так приспичило в дерьме копаться. Поехали, только быстрее, — пробурчал водила и отщелкнул кнопку на второй двери. Оранжевые детишки с радостным визгом полезли в кабину машины.

Управились они довольно быстро. Шоферы, сначала угрюмо сидевшие чуть поодаль, выслушали лекцию того самого парнишки с альбомом, заинтересовались и тоже полезли в кузова. Водила в безрукавке даже раскопал в куче щебня изящный деревянный столик на гнутых ножках. Правда, облупившийся и сильно поцарапанный. Дети с радостным визгом окружили находку, листая альбомы и определяя примерный возраст деревянного шедевра.

— Начало девятнадцатого, — наконец объявил эрудированный очкарик, — французская работа.

— Понял, братан, французская работа, — пожал водиле руку Васинцов. — Твой столик еще Наполеона помнит!

Растроганный водила залез в кабину и угостил ребятню фантой. На всех не хватило, и он сбегал к палатке у въезда и, кроме воды, принес шоколадок, жвачки и прочих гостинцев. Дети шумно благодарили.

— Спасибо вам, большое спасибо, — сказал отец Иоанн, снова пожимая Васинцову руку. — Как я понял, вы тот самый офицер, что передан нам для охраны?

— Да, святой отец, капитан Васинцов.

— А по имени, отчеству?

— Геннадий Николаевич.

— Так что ж, Геннадий Николаевич, вот наша скромная обитель.

— Так уж и скромная, — улыбнулся Васинцов, оглядывая красивый трехэтажный особняк с лоджиями, увитыми зеленым плющом. Стены дома во многих местах были украшены яркими детскими рисунками. Немного наивными, но трогательными, с овечками на зеленом лугу, с пятнистыми коровками, лошадками, скачущими во весь опор.

— А вы думали, раз приют, значит, должно быть все серо и убого? Это же дети, Геннадий, детям решительно противопоказана серость и убогость. Это портит детей с самого начала! Дети же — как чистый лист, чем больше чистых белых листов их сознания будет испачкано серостью и убогостью, тем меньше радости будет в их будущей жизни, тем меньше радости принесут они окружающим, тем самым обделив себя и мир. Впрочем, что же мы стоим. Давайте поднимемся ко мне наверх, здесь осторожнее, рабочие еще не закончили. Вот и моя комната. Вы не против, если я пока переоденусь? Извините, я постараюсь не заставить себя долго ждать. Можете пока присесть, здесь чай и кофе, телевизор включается так, можете познакомиться с библиотекой. Это — моя гордость! И не только потому, что все собрано на свалке, впрочем, сами поймете…