Желая самостоятельно практиковаться в искусстве таксидермиста, Дариша устроил себе в подвале отцовского дома маленькую мастерскую. Таким образом он заодно навсегда решил и свою проблему со сном, поскольку по-прежнему так и не мог спать в темноте и по ночам следил за домом. Ожидая, пока Магдалена и домоправительница уснут, он читал, а потом спускался в свою мастерскую, доставал из ледника ящик со шкурами и начинал процедуру воскрешения из мертвых. Должно быть, Дариша пришел к выводу, что если уж Смерть и так бродит по их дому, то ее, возможно, привлечет его деятельность. Она заинтересуется магией обратного превращения и будет весьма озадачена тем, как он заставляет мертвую, бесформенную шкуру подняться и заново облечь воссозданные плечи, бока и шею. Мальчику казалось, что если он сумеет удержать Смерть при себе, приковав ее внимание к действиям, совершаемым им, то она будет чем-то занята и не станет слоняться по дому, а останется вместе с ним в подвале. Сперва Дариша практиковался на трупах тех животных, которых подбирал в мусорных кучах, а также на кошках, угодивших под колеса машин. Затем он переключился на белок, которых добывал с помощью довольно неуклюжей ловушки с приманкой, установленной им в дальнем конце сада. Когда у Магдалены умер зимородок, он сделал из него чучело, показал господину Богдану и заслужил похвалу мастера и право брать домой мелкие заказы: лисичку, барсука или сосновую куницу. Но, даже испытывая необычайное удовлетворение после завершения той или иной работы, Дариша никогда не признавался в этом ни себе, ни своей тихой мастерской в подвале дома.

Так продолжалось несколько лет даже после того приступа, который убил Магдалену. Это, как и было предсказано, случилось солнечным мартовским днем в парке, когда Дариша на минуточку выпустил руку сестры и наклонился, чтобы завязать развязавшийся шнурок. Как раз в этот момент ее и прихватило. Она упала и сильно ударилась головой. Ее пришлось положить в больницу, где Магдалена и умерла, долгое время пролежав без сознания. Она ускользнула неслышно, так и не придя в себя, не сказав брату ни единого слова. После этого все вокруг Дариши вдруг разом стало рушиться. Первым развалилось королевство. Войны, которые объединили его и превратили в новое государство, довели до банкротства отца Дариши, в итоге он повесился где-то в далеком Египте, на одном из многочисленных мостов через Нил. Дарише казалось, что жизнь превратилась в какие-то бессмысленные груды мусора. Одинокий, без гроша в кармане, не имея ни постоянной работы, ни цели в жизни, он перебрался в подвал к господину Богдану и продолжал учиться у него мастерству преодоления Смерти. «Хотя бы это я делать умею», — говорил он себе и все чаще посещал Зеркальный зал, дабы оттачивать технику таксидермиста, пока ему наконец не разрешили потрогать и даже ощупать чучело гигантского кабана. Впоследствии его установили в кабинете самого маршала, вот только Дариша об этом так никогда и не узнал. Именно тогда у него и возник план открыть свое дело или стать преемником господина Богдана после того, как старый мастер окончательно уйдет на покой. Тут как раз и началась Великая война. Один за другим потянулись годы нищеты, и то дело, которое Дариша мог бы открыть, на корню засохло на дне чемоданов и карманов богатых людей, бежавших из страны, сменив имя и документы, умерших или погибших на полях сражений.

Дарише было двадцать лет, когда он похоронил господина Богдана и честно распределил почти все деньги старика между его многочисленными законными и незаконными детьми, лишь бы оставить за собой подвал с мастерской. Ему разве что воровать не приходилось, чтобы иметь возможность продолжать работу. В итоге он стал мальчиком на побегушках у владельца таверны, которого втайне презирал. Это был желтолицый, больной туберкулезом старый цыган по имени Каран, вечно требовавший, чтобы ему платили старыми деньгами. Его таверна представляла собой однокомнатную развалюху, и мест внутри хватало далеко не всегда, так что Каран усаживал посетителей снаружи, планомерно расчищая окружающее пространство, а потом заполняя его ящиками, клетями, перевернутыми маслобойками и бочками для солений — всем тем, что могло еще послужить в качестве стола. Весь этот хлам он приносил с помойки либо из собственного сарая, сочтя, что для иных нужд он уже не пригоден.

Популярность этой таверны — особенно в глазах детворы — существенным образом усиливала, конечно, Лола, танцующая медведица, которую Каран попросту обожал. Лола была старая, добродушная, с невинными оленьими глазами. Вместе с хозяином она много лет странствовала по свету, выступая на уличных перекрестках и во дворцах, на арене цирка и на театральных подмостках. Однажды — об этом свидетельствовала фотография в рамке, которую Каран с гордостью повесил на стену над очагом, — они развлекали даже самого покойного эрцгерцога. Лола была уже такой дряхлой, что привязь ей больше не требовалась. Она вполне довольствовалась тем, что последние дни уходящей жизни проводила под тенистым дубом возле таверны, позволяя соседским детям ползать по ней и заглядывать в ноздри. Впрочем, хотя и крайне редко, медведица все же иногда вставала на задние лапы и танцевала. Даже теперь она делала это с такой естественной легкостью и грацией, что не приходилось сомневаться в ее былой славе. Дариша, которому никогда прежде не доводилось видеть живого медведя, все свободное время проводил возле Лолы, если, конечно, не должен был отскребать и отмывать тарелки или рубить мясо для повара. От старости глаза медведицы почти перестали видеть, нос ничего не чуял, зачастую у нее хватало сил только на то, чтобы встать, сделать несколько шагов и снова улечься в тени. Однако морда ее оставалась по-прежнему живой, и выражение, на ней написанное, говорило о том, что перед вами дикий зверь. Она казалась почти хищной, когда Лола, скосив глаза, требовала того, чего ей не полагалось, скажем, кусок вырезки или глоток ракии, которой ее порой угощал Каран. Медведица прямо-таки сияла от счастья, заслышав голос любимого хозяина, но если где-то вдали раздавался лай собаки, ее верхняя губа тут же приподнималась в страшноватой гримасе. А уж во время кормежки вид у нее и вовсе становился чрезвычайно мрачным, а взгляд — насупленным, сосредоточенным.

Когда той же зимой Лола умерла, Каран буквально голову потерял от горя. Он запер таверну, завернул мертвую медведицу в огромное покрывало и уложил ее в столовой. Целых четыре дня цыган не разрешал Дарише забрать ее. Наконец парень перенес Лолу в подвал господина Богдана и неторопливо принялся за работу — каждый день понемногу. Руки его потихоньку вспоминали, как с максимальной нежностью следует действовать ножом и иглой, а сам он мысленно представлял себе Лолу живой в том золотистом лабиринте. Когда месяц спустя Дариша доставил чучело медведицы Карану, тот попросту утратил дар речи. Лола стояла на задних лапах, как живая. Тело чуть повернуто, уши настороженно слушают, а душа ее словно разрывается между желанием сделать танцевальное па и еще разок получше разглядеть свою потенциальную добычу. Лапы медведицы были раскинуты в стороны, точно для объятия, шерсть тщательно расчесана и чиста, широко раскрытые глаза сосредоточенно смотрели вдаль. Дарише удалось найти золотую середину между ее привычным послушанием и давным-давно утраченным достоинством дикого зверя, опасного хищника. Каран был счастлив. Он тут же повысил Даришу в должности, а чучело Лолы поместил на склоне холма под ее любимым деревом и под одну из огромных медвежьих лап положил ее коврик для танцев с серебряными кисточками.