– Вы и так почти все рассказали, – отозвался он.

В темноте ей было не видно его лица, но тон Оддина оставался теплым.

– Не нужно быть гением, чтобы понять, что связывает кападонскую девушку и моего брата карнаби.

– Вот именно, – ответила Элейн и пошла вперед.

Когда они прошли через калитку, Оддин не оставил ее, а проводил до самого входа для прислуги. Стражники, прогуливающиеся по саду, заметив его, не останавливали припозднившуюся Элейн, за что она была благодарна. Уже у двери он прошептал:

– Прошу вас быть осторожнее, Элейн. Вы не все знаете… с кападонцами у нашей семьи довольно долгая история. И это не история любви. Наш отец погиб на войне с вашим народом. Я в то время был еще мальчишкой, а вот Ковин уже достиг возраста, когда можно отправляться на военную службу. Его сердце жгла жажда мести. Он стал военным, только чтобы иметь возможность безнаказанно убивать кападонцев.

Это не удивило Элейн.

– Он не просто ненавидит ваш народ, – продолжил тем временем Оддин тихо. – Мой брат считает своим личным врагом каждого выходца из Кападонии. По мнению Ковина, даже если вы не носите фамилию Мун, все равно заслуживаете только смерти.

Растерянно приоткрыв рот, Элейн несколько раз моргнула. Затем глухо спросила:

– Мун? Почему – Мун?

– Потому что глава этого клана убил нашего отца.

Элейн как никогда радовалась, что было темно и Оддин не сумел разглядеть ее лица.

Ее отец убил его отца. История начала обрастать уродливыми деталями.

Элейн долго не могла уснуть. Как хорошо, что она не назвала Оддину свою фамилию! Что бы он сделал, если бы узнал, что она дочь человека, убившего его отца? Оддин, конечно, не был жесток, как брат, но и себя Элейн не считала злопамятной, однако же собиралась отомстить за своих родных.

Вообще, нити их судеб сплетались во что-то жуткое: она ненавидела Ковина за то, что он убил ее отца за то, что тот убил его отца за то, что… Кажется, корни этой череды убийств уходили далеко в древность. И ведь Элейн могла остановить ее, оставить историю в прошлом…

Она отмахнулась от этой мысли.

«Нет, не отступлюсь!»

Если Оддин решит отомстить за брата, за нее мстить будет уже некому. Все закончится на ней, так или иначе.

Разумеется, Ковин узнал о том, что Оддин провожал Элейн. Ей стоило бы догадаться, что стражники передадут хозяину, что видели их накануне. На следующий день Ковин вызвал ее в свой кабинет и уставился тяжелым взглядом, будто это она попросила о встрече, а он лишь ждал, когда услышит причину визита.

Хозяйский кабинет, смежный со спальней, выглядел на удивление сдержанно: немного мебели, зато несколько десятков подсвечников, деревянные панели на стенах, стеллаж, заставленный книгами, на столе – письменные принадлежности и несколько свитков. На резном комоде мерно тикали массивные бронзовые часы на каменном основании и играл со слабым солнечным светом хрустальный графин с золотистым напитком. В камине из серого камня нежно шептал огонь.

Элейн переминалась с ноги на ногу в центре кабинета, где на каменном полу лежал шикарный ковер. Она изучила половину рисунка, когда Ковин наконец произнес:

– Это твой последний шанс сказать правду.

– Вы про Оддина? – Не получив даже кивка в ответ, она продолжила: – Я клянусь, мы случайно встретились, и он решил проводить меня до дома из-за этого душегуба.

Ковин молча встал, опираясь на столешницу здоровыми пальцами. Элейн с трудом поборола желание отступить назад, к двери. Ей ни в коем случае нельзя было убегать: до бала оставалось два дня, и пускай она еще не придумала, как воспользоваться им, упускать возможность не желала.

– Можешь держать за идиота моего брата, но не меня. Впрочем…

Чуть сощурившись, он стал медленно обходить стол.

– …Впрочем, возможно, вы вместе замышляете что-то?

Он взял со стола нож, богато украшенный драгоценными камнями. Таким вскрывали печати на письмах. Элейн сглотнула: да, продолжать работать в доме мормэра, чтобы отомстить, было хорошей идеей, но, если она умрет сейчас, ничего не выйдет.

Как же быть: бежать или ждать, чем кончится разговор?

– Х-хорошо, я скажу правду, – произнесла она, наблюдая, как он приближается.

Обойдя Элейн, Ковин подошел к ней со спины. Теперь бежать было поздно, оставалось только искать ответ, который удовлетворил бы его.

– У меня есть… – Она запнулась, почувствовав, как холодный кончик ножа коснулся верхнего позвонка.

Дрожь прошла по телу. Ковин замер, давая Элейн возможность продолжить.

– У меня есть сердечный интерес. Я же говорила вам, что хочу найти мужа здесь, в Нортастере.

Ковин издал смешок. Чуть надавил на нож, отчего прикосновение стало болезненным.

– Не верю, – заключил он.

– Мой господин, но в чем еще может быть дело? – Голос Элейн звенел от напряжения. – Подумайте сами, ну что еще простая прачка может искать в незнакомом городе? Хотите, зажгу огонь правды?! – Последние слова она практически выкрикнула, потому что почувствовала, как тупое лезвие, царапая кожу, поползло вниз.

И замерло.

– Огонь правды? – Голос мучителя выдавал явное наслаждение хозяина.

– Это такое поверье. Огонь правды… обжигает того, кто честен, но не причиняет вреда лгуну.

Вообще-то все было в точности наоборот. Но проверку настоящим огнем правды она бы не прошла.

Ковин рассмеялся, и насколько же это сухое карканье отличалось от приятного, добродушного смеха Оддина!

– Это смешно, но мысль хороша. Только у меня есть свой огонь правды.

Сказав это, он вцепился в ее волосы и потащил к камину, где вынудил Элейн склониться так низко, что ее лицо оказалось почти у самого пламени. Она попыталась упереться ладонями в камни, что обрамляли очаг, и пока ей это удалось, но лишь потому, что Ковин позволил.

– Прости, я забыл, это ведь ты огня боишься? – уточнил он с издевкой.

Элейн жалобно всхлипнула.

– Так вот, я задал вопрос. Что. Ты. Скрываешь. Мой «огонь правды» работает так: если ответ покажется мне неубедительным, твой лживый рот встретится с горящим поленом.

Ее сердце неистово билось.

– Прошу, пожалуйста, мне нечего ответить, – залепетала она, не зная, как долго продержится, прежде чем раскроет правду. – Я ответила вам, мой господин, я всего лишь хочу найти надежного, уважаемого мужчину, чтобы построить с ним семью и…

Ковин надавил на ее шею, вынуждая склониться еще сильнее. Жар стал нестерпимым. Элейн заплакала. Она готова была сдаться.

В дверь постучали. Не отпуская свою жертву, Ковин спросил, кто беспокоил. Услышав голос мажордома, он позволил войти.

– Господин, требуется ваше внимание по поводу… – Робо осекся.

Элейн стояла к нему спиной, поэтому