На это вопрошение уже явно требовалось ответить, и Рад сказал:

— Помню. Послом где-то в Латинской Америке. Не помню страну.

— Это неважно, — нетерпеливо отобрала у него слово Нелли. — Он был послом. Чрезвычайным и полномочным, не хило, да? При советской власти. А при новой он пролетел. Его в девяносто втором отозвали, посадили на запасную скамейку… как потом стало ясно, нужно было перекантоваться годика три — и все бы утряслось, снова бы поставили в строй, а он стал рыпаться, звонить туда, звонить сюда, тому-этому, ну, ему, помню, предложили: вот тебе ювелирный заводик, приватизируй — и кормись им. А он в позу: я дипломат, я не хозяйственник! Не соориентировался, что дважды ему кусок бросать не будут. Все, больше с ним никто ни о чем не разговаривал. Он звонит, а ему через секретаря: на совещании, отсутствует, не может. Все! Инфаркт, инсульт, Ваганьковское. И что мне? Куда мне? Я не бизнес-вумен. У меня другой крой.

Рад поколебался, говорить ли о том, что естественным образом просилось сказать. Он бы предпочел не говорить. Но получалось, раз она делилась с ним таким потаенным, у него не оставалось выхода, он должен был влезть в их жизнь по макушку.

— Почему у вас нет детей? Будь у тебя ребенок — и жизнь сразу бы стала другой.

— Спасибо. Долго думал? — Голос Нелли был исполнен иронии. — Тебе все до конца?

— Нет, я не настаиваю, твое дело… — На всякий случай Рад пошел на попятную.

Но ею уже было решено идти до конца, и отнюдь не сейчас.

— От Дрона мне не родить. Он бесплоден. Орхит, знаешь такое заболевание? Воспаление яичек. Грипп опасен осложнениями, слышал? На нем никакой вины — скорее, на мне, что не потащила его к врачу. Молодые были, только поженились, впервые вместе за границу поехали. Представляешь, он может трахать кого угодно без всякой контрацепции — от него никто не забеременеет!

Скелет, столько раз промелькивавший перед глазами в узкую щель между приоткрывшейся створкой и стенкой потайного шкафа, оставляя по себе сомнение в факте своего существования, с грохотом вывалился наружу, явив себя во всей реальности.

Теперь Рад не знал, что говорить. Что бы он ни сказал, все было бы не то. Но невозможно было и промолчать.

— Ну видишь ли, — истекло из него бормотанием. — Есть ведь много способов решить эту проблему.

— Неужели?! — воскликнула Нелли. — Много? Прямо так? Перечисли!

Рад ощутил в себе нарастающее желание дать ей отпор. Насмешка ее была справедлива. Но не оправданна. Все же он не просил рассказывать ее о своем скелете.

— Можно, например, взять из детдома, — как можно миролюбивей, однако, сказал он.

— Я могу родить — и брать из детдома?! — снова воскликнула Нелли — с прежней обвиняющей насмешливостью.

Рад решил, что получил полное право не сдерживаться.

— Ну, дай какому-нибудь негру, — сказал он.

— Негру? — Казалось, она поперхнулась. — Почему негру?

— Ну, если уж рожать от другого, так чтоб убедительнее. Раз не можешь уйти от него. Раз боишься. Бедности боишься? Нищеты? Что по миру не сможешь ездить?

— Как ты груб! — Нелли попробовала отодвинуться от него. Но отодвинуться было некуда — они сидели бедро к бедру, с сомкнутыми плечами, тесно прижатые друг к другу — не это ли волнующее осязание друг друга и подвигло Нелли на откровенность? — Как ты груб! — повторила она, негодуя теперь и оттого, что не может от него отстраниться. — Почему ты считаешь возможным быть со мной таким грубым?

Раду уже было стыдно за свою несдержанность. Он взял лежавшую на колене Неллину руку в свою.

— Прости, — сказал он. — Не сердись. Я был не прав. Винюсь.

Того, что произошло потом, он не ожидал. Нелли повернулась к нему и, изогнувшись, ткнулась лбом ему вскулу.

— Рад! — проговорила она со стонущим придыханием. — Рад! Спаси меня. Ты же обещал. Верни долг. Пожалуйста, Рад!

Рад сидел, замерев, боясь сделать что-то, что могло снова обидеть ее. Волна, пробегавшая по спине слона, качнула их и раз, и другой, и еще — он все не решался даже пошевелиться.

— Что ты, Неля, что ты, — рискнул наконец заговорить он. — Как я тебя спасу. Кто бы сейчас меня спас. Я сейчас в таких обстоятельствах… Я нищий, Неля. Хуже, чем нищий. Спаситель из меня никакой.

Еще какое-то недолгое время они ехали — Нелли все упиралась в него лбом. Потом подняла голову. В глазах, какими она посмотрела на Рада, не было и следа той мольбы, которую она только что выдохнула ему в ухо.

— Надеешься на Дрона? — произнесла она. — Дрон не спасет. Я разве не убедительно тебе все описала? Или такую цену потребует за спасение — не обрадуешься. Тебе, я понимаю, деньги нужны?

Мгновение спустя Рад уже крыл себя матом за то, что сделал; он не понимал, как это случилось, не хотел, но случилось: он открылся ей.

— Сто тысяч, Неля. Ваших американских. Бабла. Капусты. Зеленых. Крыша моя на меня наехала. Знаешь такие слова? У крыши поехала крыша, и она на меня наехала. Я, представляешь, в подполье. Как какой-нибудь революционер. Но сколько можно сидеть в подполье?

— О-ля-ля! — почему-то на французский манер проговорила Нелли. — О-ля-ля! Действительно круто. Бедный ты, бедный!..

Вот в это мгновение в Раде все и возопило от гнева на себя.

— Бога ради, Бога ради! — воскликнул он. — Только без этих словечек! Забудь! Я тебе ничего не говорил. Я тебе не говорил — ты не слышала. Все!

Слон, в очередной раз остановившийся на кормежку, пытался дотянуться до листьев, что присмотрел. Он уже давно отвернул от горы и шел долиной, медленно возвращаясь к помосту. Долина была вся во всхолмьях, как если бы лист бумаги был смят и разглажен, но не слишком тщательно, и дерево, листьев которого намеревался отпробовать слон, росло на таком бугре. Раскрывшийся, приготовленный к захвату зев хобота, как слон ни тянулся вверх, никак не мог достать до нужных листьев. Слон опустил хобот, переступил задними ногами, подбирая их под себя, и одним махом поднялся на них, поставив следом передние ноги на склон. Сиденье накренилось назад, Рад с Нелли, изо всех сил вцепившись в подлокотники, завалились назад вместе с ним, ноги взодрались вверх, казалось, еще миг — и не удержаться. Нелли вскрикнула.

Погонщик, с трудом удерживаясь на шее, закричал на слона и с размаху всадил в него крючок погонялки.

Слон бросил листья, которые уже было захватил хоботом, ответно недовольно взревел, но спустил ноги вниз и, отказавшись от продолжения кормежки, двинулся указанным ему путем дальше. Когда погонщик втыкал крючок погонялки в слона, перед глазами у Рада мелькнуло пятно красного мяса — за ухом у слона была кровавая рана. Послушание рождалось болью.

— Ох, я испугалась, — с нервным смешком проговорила Нелли.

Раду вспомнился японец.

— Нормальное дело — испугаться в такой ситуации. Японец вон боялся заранее.