сих пор нет. Он всегда, если поздно приезжает, в гараж ее не загоняет.

— Отелло своему передай, что он мне поход к стоматологу торчит.

Хмурюсь, повторно прокручивая в голове последнюю фразу Гирша.

— Какого Оте… Стоп! Ты виделся с Даном?

— Скорее, с его левым хуком. Днем сегодня.

— Он тебя ударил? — шепчу в ужасе.

— Ты меня недооцениваешь, Катрин. Мы подрались.

— Да? — хмыкаю. — Я что-то у него на лице сегодня последствий этого боя не заметила.

Гирш громко ржет и щелкает зажигалкой. От одного звука меня саму тянет закурить.

Беру из сумки сигареты и спускаюсь вниз. Натянув угги и пуховик, нацеливаюсь на задний двор. Смахнув снег с замерзших качелей, сажусь на них и прикуриваю сигарету. Делаю первую крепкую затяжку и, запрокинув голову, выдыхаю дым в темное звездное небо.

Оно такое ясное. Красивое.

Мороз пощипывает щеки и голые икры.

— Ты сам-то как? — спрашиваю, рассматривая сверкающие кристаллики снега под фонарем.

— Норм.

— Что Ника твоя?

— Какая такая Ника?

— Не прикидывайся деревом, Ян. Ты с ней поговорил?

— Я передумал.

— Идиот, — закатываю глаза. — Потом будешь жалеть.

— Жалеть? Ты меня с кем-то путаешь, Токман.

Гирш громко смеется, но я уверена, что напоказ. Дурак он и есть дурак. Влюбился как ребенок. Только вот выбор пал на сводную сестру. На дочь женщины, которую он люто ненавидит…

— Ладно, сделаю вид, что поверила.

— Вопрос остается незакрытым. Завтра увидимся?

— Я позвоню. Не знаю, Ян.

Поднимаюсь с качели и шаркаю по снегу к дому. Янис желает мне ночи без кошмаров и отключается.

Ног я не чувствую. Минут двадцать на морозе проторчала. Дома первым делом иду на кухню, чтобы налить себе горячего чая, но так и замираю в дверях.

Три часа ночи, и, пока мама мирно спит наверху, на нашей кухне вовсю кипит жизнь…

Делаю шаг назад и навостряю уши.

— Я поговорил с нужными людьми, у Малахова все схвачено, — слышу голос родителя.

Папа и Дан сидят за барной стойкой, над которой горит единственный источник света.

— Он неприкасаемый? — Данис хмыкает, придвигая к себе стопку.

— В нашей стране таких нет. Почти. Но мне нужны доказательства, чтобы подтянуть его к делу о похищении.

— Прямой связи нет, Иван Александрович. Шмелев проявил самостоятельность в этом вопросе.

— Малахов давал добро. Ты веришь, что без его участия обошлось? Плюс покушение, на тебя, — папа давит голосом и смотрит на Дана.

Кайсаров крутит в руках стопку. Кивает и опустошает ее до дна. Папа делает то же самое в этот момент.

— Получается, нужен свидетель? — Дан бросает в рот дольку лимона и тянется к пачке сигарет.

— Было бы неплохо. Тебя я подтянуть не могу, сам знаешь, по каким причинам. Одно то, что ты сегодня в моем доме находишься, ставит под сомнение мое положение на службе.

— До сих пор подвинуть хотят?

Подвинут? У отца проблемы на работе, а мы даже не в курсе? И судя по тону Кайсарова, все это уже не первый день длится…

— А как же, — папа мягко смеется и опрокидывает еще одну стопку. — Дай-ка.

Данис протягивает пачку. Папа достает сигарету и подносит ее к носу. Шумно вдыхает.

— Значит, нужен свидетель, готовый идти до конца, кто-то, кто не сольется, — Дан тянется к бутылке и снова разливает водку по рюмкам.

Переминаюсь с ноги на ногу и, натянув рукава пижамной рубашки до пальцев, делаю смелый шаг из своего укрытия.

— Я могу быть свидетелем, — выхожу на свет. — Я могу сказать, что видела его там, в лесу. Как вы сказали? Малахов, да?

Как только слова срываются с губ, две пары глаз тут же пробуравливают дыру в моем теле.

— Ты почему не спишь? — папа потирает подбородок, откладывая пачку сигарет в сторону.

Кайсаров ухмыляется и покачивает головой. Я же ловлю себя на мысли, что чувствую себя теперь лет на десять младше его. Вот словно он за эти полтора года, пока мы были порознь, повзрослел. Сильно.

— Не могу уснуть, — бурчу и подхожу ближе.

— Ты куришь, что ли? — папа принюхивается. — Катя!

Да-да, сейчас же самое время отчитывать меня за сигареты. Ситуация располагает, конечно. Закатываю глаза, прикусывая нижнюю губу. Оправдываться уж точно не собираюсь.

— Курит, Иван Александрович, как па-ро-воз.

Дан сдает меня с потрохами. Посылаю ему гневный взгляд и обнимаю папу за плечи.

— Он наговаривает. У меня просто стресс. Это разовая акция была.

— И пагубная привычка. Я даже знаю, от кого она пошла.

— И от кого же, папочка? — кривлю губы.

— От Гирша твоего. Один сплошной косяк, а не пацан.

Замечаю, как лежащая на столе ладонь Кайсарова сжимается в кулак. Хмыкаю. Так-то. Поревнуй. Не только мне из-за Лии твоей убиваться!

Растягиваю губы в самодовольной улыбке, заглядывая Дану в глаза. Перемыкает. Там такое пожарище, что я на месте сейчас воспламенюсь. Тело перестает слышать команды мозга, пошевелиться становится практически невозможно. Я стою и тупо на него смотрю, чуть приоткрыв рот. От улыбки и следа не осталось.

— Вы тут приберите все, чтобы Лида утром не поседела, а я спать, пожалуй, пойду.

— Хорошо, пап.

— Целуй, — отец тыкает указательным пальцем в свою щеку.

Отмираю и привстаю на цыпочки. Целую, а потом наблюдаю за тем, как он выходит из кухни.

— Гирш, значит? — мрачно интересуется Дан.

— Ты ревнуешь? — Убираю со стола стопки и тарелку с закуской.

— Если да?

Чувствую его за своей спиной и прикрываю глаза. На секундочку всего. От близости начинает потряхивать, совсем немножко. Закрываю холодильник и прижимаю ладошку к прохладной металлической поверхности.

— Это все равно не повод бить ему морду.

— Нажаловался, что ли? — Дан хмыкает и резко берет меня за плечи и разворачивает к себе лицом. — Какая жалость.