воздействовать на хорошо защищённое кладбище. Для этого нужен концентрированный такой сгусток иньской ци, а водяной дух, даже злой, всё-таки не демон, сам по себе такой эманации не выдаст. Если только…

— Лан Ду, старуха Яо сказала тебе, что души умерших всё ещё находятся здесь? В плену у духа? И твоего брата тоже?

Лан Ду дёрнулась и уставилась на заклинателя расширившимися глазами.

— И освободить его можно, отдав духу ещё одну жертву, — Линьсюань кивнул. — Тогда его душа заместит ту, что томится в посмертном рабстве, и твой брат сможет уйти на новое перерождение. Вот зачем ты заманила моих учеников к реке.

Кто-то присвистнул, и стало тихо. Глаза Лан Ду наполнились слезами, она отчаянно замотала головой, отступая от заклинателя. Правда, пятиться ей было особо некуда, толпа стояла вокруг сплошной стеной. Мать девушки выступила вперёд и заслонила дочь собой, глядя на Линьсюаня так, словно он был тигром-людоедом.

— Господин бессмертный, наша дочь на такое не способна! — Лан-старший встал рядом с женой.

— А вот и посмотрим, способна или нет, — градоначальник хлопнул в ладоши и повернулся к стоявшей позади него городской страже. — Взять её и в колодки, допросим. И пошлите арестовать ведьму, посмотрим, что та скажет.

— Нет! Нет! Не трогайте её! — мать метнулась к градоначальнику и упала на колени, цепляясь за пояс чиновника. — Моя Ду-эр хорошая девочка! Она бы никогда!.. Смилуйтесь, она наша единственная дочь!

— Мой Цай тоже был у меня единственным сыном, — из толпы, раздвигая людей широкими плечами, вышел мужчина в грубой одежде из некрашеного полотна — траурной, как сообразил Линьсюань. — Моя жена сейчас над его гробом рыдает. Уж не твоя ли девка его утопила?

— Да что ты несёшь?! — взвизгнула женщина. Тем временем стражники приостановились было, вопросительно глядя на градоначальника, но получили в ответ властный кивок и решительно вытащили вперёд Лан Ду, оттолкнув её отца.

— Я несу? Ты б свою Ду порола чаще. Мой Цай часто плескался, и всё хорошо было, с чего б ему вдруг тонуть?!

— Ах ты!.. — мать вскочила с явным намерением вцепиться бочару в глаза. Тот легко перехватил её запястья, назвав черепашей дочерью, женщина полила его ответной бранью. К ним подскочил отец семейства Лан, но назревающая драка оказалась пресечена в зародыше — стража всё-таки стояла тут не просто так, и людей растащили. Впрочем, женщина сразу же потеряла интерес к обидчику, с душераздирающим криком «Ду-эр!» кинувшись за уводимой дочерью.

— Хватит! — рявкнул градоначальник. — Всех арестую, если не уймётесь.

— Уважаемые, будет суд и следствие, — громко поддержал его Линьсюань. — Орден Линшань никого не карает без доказательств. Почтенный Лан, если твоя дочь невиновна, её отпустят. Если виновна — осудят по закону, — он выразительно посмотрел на бочара. Тот ответил хмурым взглядом, но промолчал. Толпа вокруг волновалась и перешёптывалась, кто-то качал головой, не то недоверчиво, не то осуждающе, кто-то смотрел с любопытством.

— Бессмертный мастер, желаете присутствовать при допросе преступницы? — спросил градоначальник. Линьсюань задержал дыхание и резко выдохнул. Как бы там ни было, а крики матери производили тягостное впечатление.

— Я доложу обо всём главе, он пришлёт кого-нибудь в помощь следствию. Я мог бы попросить отложить… допрос до его прибытия? К тому же тогда доставят ведьму, можно будет сэкономить время и допросить обеих сразу.

— Это разумно, господин бессмертный, — кивнул градоначальник. — Я так и поступлю.

Они раскланялись, ещё раз заверив друг друга в своём неизменном расположении. Потом Линьсюань окинул последним взглядом начавшую редеть толпу и повернулся к Сяо Ми:

— Что ж, пошли. То есть, полетели.

— Господин бессмертный…

Линьсюань обернулся. Перед ним стоял отец Лан Ду.

— Господин бессмертный, смилуйтесь, — мужчина опустился на колени и поклонился, уткнувшись лбом в пыльную землю. — Наша Ду наш последний ребёнок. Если её казнят, некому будет приносить жертвы предкам! Умоляю о милосердии!

— Встаньте, — вздохнул Линьсюань, чувствуя себя очень неловко.

— Смилуйтесь! — снова всхлипнул Лан-старший, чуть приподняв голову.

— Вашу дочь буду судить не я, — глядя на него сверху вниз, объяснил Линьсюань. — Вы можете принести прошение главе ордена. Возможно, он примет во внимание ваше положение и сочтёт возможным смягчить приговор.

Вполне реальная перспектива, кстати, бывало, единственных детей миловали именно из этих соображений — чтобы не прервались жертвоприношения предкам. Больше добавить было нечего, и Линьсюань решительно отвернулся от коленопреклонённого человека. Весь обратный путь они с Сяо Ми проделали в молчании.

* * *

— Чан Сюэ, а ты видел Мост Безысходности?

— А тётушку Мэн-по? Она тебя своим супчиком не угощала?

— Да не видел я ничего! — в который раз отбивался от любопытных соучеников Чан Сюэ. — Ни моста, ни тётушки.

— А что видел?

— Ничего. Темноту. А потом какой-то свет, и всё, я очнулся.

— Эх… — с досадой сказал кто-то, и И Гусунь фыркнул про себя, орудуя метлой. Дорожки и дворики нужно было мести круглый год, но внутренние ученики таким не занимались. И теперь просто толпились у дома своего наставника, хотя давно должны были заняться делом.

— Должно быть, ты всё-таки хлебнул супа забвения, вот и не помнишь ничего.

— Дурень, тогда бы он вообще всю свою жизнь забыл…

Весть о том, что один из учеников мастера Хэна побывал у самых Жёлтых ключей, а потом стараниями своего учителя вернулся обратно, облетела весь орден как пожар. Другие ученики, оказавшиеся свидетелями происшествия, не скупились на краски, расписывая всем, желающим слушать, как было дело, и Гусунь сперва решил, что они врут, прославляя учителя. Ну, или, по крайней мере, преувеличивают. Но где там, если уж сама мастер Шэ Ванъюэ оказалась впечатлена! Нет, само по себе спасение после утопления не было чем-то особо чудесным, с этим порой справлялись даже обычные люди. Вот только мастер Хэн сумел сделать это каким-то новым, прежде невиданным способом.

Так получилось, что именно Гусуню выпало принести чай и вино на собрание главы и мастеров, где обсуждалось происшедшее, а потом прислуживать им за столом. Шэ Ванъюэ сперва казалась обычной: спокойно сообщила, что у Чан Сюэ всего лишь небольшое отравление тёмной ци, неделька-другая, и будет в порядке. Даже уединённой медитации не потребуется. И только когда все уже начали расходиться, она вдруг, презрев запрет на прикосновения между мужчинами и женщинами, поймала мастера Хэна за запястье, усадила напротив себя и потребовала:

— Так, рассказывай. Что именно ты сделал, и как?

Рассказ Хэна Линьсюаня Гусунь уже не услышал, так как ему пришлось уйти вместе со всеми. Сам мастер Хэн, кстати, об этом случае больше не распространялся, скромный какой. Только на следующий день во время урока вдруг сделал объявление:

— Я хочу,