— Да, и, смею сказать, не единожды. Однажды у мыса Ашант мы попали в ужасный шторм. Матросы срезали грот-мачту, но нам все равно грозила гибель. И только благодаря Провидению мы дотянули на полузатопленном судне до ближайшего порта.

Маршдел повернулся к Флоре и взглянул на ее печальное лицо.

— Вот видите. Надежда всегда остается. И она у вас есть!

— О чем вы говорите?

— Покинув эти места, вы снова найдете покой, которого лишились здесь.

— О, нет!

— Подождите. Я думал, вы хотели уехать отсюда. Насколько мне помнится, это было ваше твердое убеждение.

— Оно таким было, но обстоятельства изменились.

— Разве?

— Чарльз Голланд исчез рядом с домом, и я останусь здесь, чтобы разыскать его.

— Действительно, он был похищен где-то рядом, — согласился мистер Маршдел. — Но это еще не говорит о том, что его не увезут в другое место.

— В другое место? Куда же?

— Ах, если бы я знал ответ на ваш вопрос!

— Мне надо найти его — живым или мертвым! Я должна увидеть Чарльза, прежде чем оставить этот мир, который отныне потерял для меня свое очарование.

— Не отчаивайся, Флора, — подбодрил ее Генри. — Я сейчас же поеду в город и попытаюсь прояснить ситуацию. Мне кажется, что Чарльз стал жертвой какой-то грязной интриги. Мы задействуем всех наших друзей, чтобы отыскать его. Надеюсь, мистер Чиллингворт поможет мне. Не сомневайся, сестра, через нескольких дней мы узнаем, что случилось с Чарльзом Голландом.

— Спасибо, брат. И поезжай, не мешкая.

— Да, я сейчас же отправляюсь в путь.

— Мне вас сопровождать? — спросил Маршдел.

— Нет, лучше останьтесь здесь и позаботьтесь о безопасности Флоры.

— Не забудьте предложить двести фунтов стерлингов в качестве награды за любую надежную информацию о Чарльзе, — напомнил адмирал.

— Я все устрою.

— Надеюсь, из этого что-нибудь получится, — сказала Флора.

Она посмотрела на адмирала так, словно просила у него сил и мужества для новых надежд. И старый моряк ответил:

— Конечно, получится, моя милая. Не падайте духом. Если мне в голову засела какая-то мысль, то ее оттуда и молотком не выбьешь. Мы не свернем с выбранного курса и не откажемся от наших убеждений.

— Наших убеждений в честности Чарльза, — добавила Флора. — Мы будем отстаивать их до конца!

— Непременно, моя дорогая.

— Ах, сэр, как я рада, что среди этих бед нашелся человек, который будет действовать по справедливости. Мы с вами знаем, что Чарльз, с его умом и благородством, не мог писать таких эгоистических писем. Это просто абсолютно невозможно.

— Вы правы, мое дитя. А теперь, мастер Генри, поезжайте, если вы не передумали.

— Я уже еду. До свидания, Флора. Постараюсь сделать все возможное.

— До свидания, брат. И пусть небеса ускорят твою поездку.

— На том и остановимся, — произнес адмирал. — А теперь, моя дорогая, не согласитесь ли вы потратить полчаса на прогулку по парку? Я хочу вам кое-что сказать.

— С большим удовольствием, — ответила Флора.

— Мисс Баннерворт, — вмешался Маршдел, — я бы не советовал вам отходить далеко от дома.

— А вашего совета никто не спрашивал, — заметил адмирал. — Или вы хотите сказать, что я не способен позаботиться о леди?

— Нет, но…

— Довольно! Идемте, моя дорогая, и если на нашем пути встанут все вампиры мира, то мы разберемся с ними в два счета. Вперед, дитя мое, и не слушайте злобного карканья.

Древние руины. — Взгляд через железную решетку. — Одинокий пленник в подземной тюрьме. — Тайна.

Не забегая вперед и описывая сюжет по порядку, мы, тем не менее, хотели бы привлечь внимание читателей к моменту, который может дать нам пищу для догадок.

Неподалеку от особняка, с незапамятных пор принадлежавшего семейству Баннервортов, находились древние руины, известные как старый монастырь. Вполне возможно, это были остатки одного из тех полувоенных строений, которые в средние века были очень многочисленны во всех уголках Англии. В тот период истории христианская церковь настойчиво и дерзко претендовала на политическую власть. Как мы знаем, дух времени отверг ее, но в те дни служители церкви насаждали истину своих доктрин с помощью сильной руки, и повсюду возводились мощные монастыри. Один из них лежал теперь в руинах почти на границе обширных владений Баннервортов.

Прикрываясь святостью религии, такие цитадели создавались в целях обороны и агрессии, и эта так называемая монашеская обитель больше походила на крепость, чем на церковное строение. Ее развалины были погребены под землей. Единственной уцелевшей частью были остатки трапезной, в которой веселые монахи пировали и проводили ночи в пьяных кутежах.

В стенах этого большого и мрачного помещения имелись низкие сводчатые двери. За ними начинались каменные лестницы, которые вели куда-то вниз — в лабиринты подземных коридоров, комнат и склепов. И, насколько помнят люди, никто не смел входить туда из-за страха и риска заблудиться. По словам местных жителей, подземные галереи имели многочисленные ловушки и ямы с водой. В основном, такие россказни были чистейшей выдумкой но они успешно охлаждали чрезмерный жар людского любопытства.

Об этих руинах знала вся округа, и, конечно же, остатки обители были хорошо известны членам семейства Баннервортов. В детстве каждый из них играл там с утра до вечера, и как это часто случается со знакомыми местами, монастырские развалины вообще перестали замечать.

Однако именно сюда мы приведем сейчас читателей, потому что древние руины оказались вовлеченными в нашу историю.

Был вечер — вечер того первого дня, когда сердце бедной Флоры стенало от тоски по Чарльзу. Лучи заходящего солнца скользили по живописными развалинам. Края потрескавшихся камней сверкали золотыми точками. Сочные краски заката преломлялись цветными стеклами большого мозаичного окна, и пятна отражений играли на каменных плитах пола, превращая его в замысловатый гобелен, достойный покоев любого монарха.

В этот час тут царила красота. Ее колоритность могла бы побудить любого человека, с душой романтического склада, отправиться в долгий и трудный путь — лишь бы взглянуть на такую картину. И когда солнце опускалось к горизонту, пятна света на древних потрескавшихся стенах постепенно темнели от искрящегося золота до алых оттенков и дальше к фиолетовому цвету, как бы вплавленному в тени вечера и переходящему в абсолютную тьму.

Здесь было тихо как в могиле. Такую полную и торжественную тишину почти невозможно описать, поскольку в ней отсутствовал любой намек на человеческое присутствие. И все же вековые стены вызывали мысли о давно прошедших временах, когда в этой трапезной звучали голоса людей и раздавался звон посуды. Наверное, поэтому всепоглощающее безмолвие, пропитавшее собой гранитные камни, несло в себе чувство меланхолии. И даже тихое жужжание насекомых не нарушало покоя этих древних и печальных развалин.