Нельзя, конечно, не признать, что параллельно с ослаблением внимания к корейским делам сократились и наши возможности воздействия на ситуацию в Корее при одновременном резком возрастании здесь роли США. Если же задаться вопросом о причинах такого положения, придется признать, что возможности Москвы на Корейском полуострове существенно сократились не только из-за общего ослабления международных позиций России, но и потому, что тем внешнеполитическим капиталом, которым для нас являлись многолетние связи с Пхеньяном, Советский Союз в последний период его существования распорядился не лучшим образом.

Закономерная нормализация отношений с Сеулом в конце 1980-х гг. вовсе не должна была бы сопровождаться фактически полным разрывом с Пхеньяном при всех идеологических разногласиях с ним. Не помешали же куда более глубокие разногласия США с режимом несколькими годами позже вступить в прямой диалог с северокорейцами. Россия же за более чем вековую историю вовлеченности в корейские дела, казалось бы, должна была усвоить урок: все, что происходит здесь, самым непосредственным образом сказывается на ее национальных интересах, а потому дестабилизации обстановки в Корее допустить нельзя независимо от того, что мы думаем по поводу порядков в Северной Корее. Тем более что суждения об агрессивности и “опасности” КНДР в сложившихся геополитических условиях явно страдали тенденциозностью. “Агрессия” против кого-то стала бы для Пхеньяна самоубийством.

К сожалению, северокорейцы – непростые партнеры, и поверхностное знакомство с корейскими делами зачастую толкало непрофессионалов от внешней политики к скоропалительным, но в итоге не обязательно верным выводам.

Поддержание мира и стабильности на полуострове оставалось важнейшим приоритетом России в этом регионе. Разумеется, мы – за мирное самостоятельное объединение Кореи, в результате чего у России появится процветающий сосед и дружественный партнер, однако решение этой задачи в первую очередь – дело самого корейского народа. России нет особой необходимости непосредственно вмешиваться в этот процесс, поскольку нашим практическим интересам он не угрожает, скорее наоборот. Роль России в нем сводится к благожелательной поддержке и к конструктивному содействию межкорейскому примирению и снижению напряженности в отношениях между двумя корейскими государствами. Как свидетельствует многолетний опыт, в корейских делах роль посредника неблагодарна и малорезультативна. В интересах России развивать добрососедское взаимовыгодное сотрудничество с корейским народом в целом: с нацией, у которой нет негативных чувств к России уже хотя бы потому, что никогда в истории мы друг против друга не воевали.

Возможно ли достичь все названные цели без нормальных, добрососедских отношений с каждым из корейских государств? С учетом того, что отношения с Южной Кореей в 1990-е гг. после весьма эффектного старта развивались в целом поступательно и стабильно (хотя не беспроблемно), с прагматической точки зрения стало необходимо подтянуть “слабое звено”, т. е. наладить отношения с Севером, ведь эта страна и ее жители – наши близкие соседи. Россия не может и не должна игнорировать 20 с лишним миллионов человек у собственного порога. Нормализация отношений с КНДР, помимо собственно национальных интересов России, имеет важное значение и с точки зрения региональной безопасности: изоляция Северной Кореи, ее ослабление, деградация и системный кризис могли бы стать для региона серьезной угрозой. В стабильном развитии и прогрессе Северной Кореи заинтересованы, по сути, все региональные “игроки”, однако наилучшие возможности внести наиболее весомый вклад в это у России появились именно во второй половине 1990-х гг.

Восстановление доверия к России со стороны КНДР нельзя назвать легкой задачей. В Пхеньяне с конца 1980-х гг. с большой опаской следили за преобразованиями в России, видя в них угрозу существующему в КНДР строю и опасаясь влияния, а тем более переноса “российского опыта” на корейскую землю. Для руководства и политического класса Северной Кореи, в отличие от других бывших соцстран, такой сценарий был неприемлем абсолютно, так как означал бы потерю власти, быстрое и неизбежное поглощение республики врагами (а политический класс соцстран мог рассчитывать на то, что впишется в новую политическую систему в качестве политиков и “капиталистов”).

Именно поэтому в начале 1990-х гг. в КНДР, как нам кажется, воспринимали Россию (хотя серьезные специалисты в нашей стране никогда не разделяли теорий о “скором крахе КНДР”) скорее как враждебное или, во всяком случае, как недружественное государство, “предателей дела социализма”. Понадобилось время и целенаправленные дипломатические усилия для того, чтобы в Пхеньяне поняли: Россия искренне заинтересована в мире и стабильности на Корейском полуострове, что невозможно без стабильного развития самой КНДР и без налаживания Москвой с ней нормальных, корректных отношений.

Движение навстречу друг другу началось с середины 1990-х гг., когда на разных уровнях в России была провозглашена важность развития сбалансированных отношений с обеими Кореями, и Пхеньян перестал опасаться практики “координации” Москвой антисеверокорейских акций с США и другими западными странами (хотя обмен оценками и наше влияние на корейскую политику других стран даже усилились). С осени 1994 г. руководство КНДР изменило свое отношение к России как к враждебному государству и стало видеть в ней “дружественную страну”, с которой оно готово развивать отношения, независимо от различий идеалов и общественных систем[295].

Процесс сближения особенно активизировался примерно с 1998–1999 гг. (в том числе благодаря изменениям, произошедшим в российской внешней политике с приходом в МИД России Е. Примакова; северокорейцы позитивно оценили его принципиальные подходы к США). Следует подчеркнуть, что именно тогда в северокорейской политике начались позитивные тренды, которые весь мир заметил лишь в ходе “дипломатического наступления” КНДР в конце 1999-х – начале 2000-х гг.

В сентябре 1998 г. Ким Чен-ир формально вступил во власть в качестве председателя Государственного комитета обороны (после периода траура по отцу создав новую структуру управления страной) и активизировал внешнюю политику. Как представляется, отнюдь не случайно северокорейцы избрали именно российское направление в качестве пилотного: с одной стороны, сыграло свою роль то обстоятельство, что Россия – знакомый, традиционный партнер, с другой – то, что Россия – член Совета Безопасности ООН, член “восьмерки”, т. е. авторитетная страна, которой вполне по силам помочь КНДР добиться большего понимания ее проблем от мирового сообщества.

Как нам кажется, именно в середине 1998 г. северокорейцы сделали выбор в пользу предлагавшихся уже с середины 1990-х гг. российской стороной восстановления и нормализации отношений, хотя в Пхеньяне, похоже, имелись как сторонники, так и противники такого выбора.

Внешне такой поворот проявился, в частности, в ходе дипломатических консультаций осенью 1998 г. – практически единственного сохранившегося на тот момент канала межгосударственного общения. Северокорейская сторона вдруг проявила заметный конструктивизм в подходе к переговорам о новом базовом межгосударственном договоре (как известно, еще в 1996 г. стороны согласились, что прежний союзнический договор 1961 г. себя исчерпал