Кристиан направляется к переднему сиденью.

– Я спереди, – заявляет Кэм.

Я догоняю их и решаю спор.

– Я поеду спереди.

Кристиан и Кэм забиваются назад к Такеру, Оуэну остается мало места. Но он тоже туда втискивается. Я чувствую, как он на меня смотрит, но пытаюсь это игнорировать.

– Двигайся.

Кэм тычет брата локтем.

– Здесь некуда, – жалуется Кристиан. – Я больше тебя.

– Не начинай опять это дерьмо, – говорит Кэм. – Ты не больше меня. Просто занимаешь больше места. Возможно, это твое эго.

– Мое эго? О чем ты говоришь?

Кристиан раздражен. Напряжение между близнецами растет.

– Как так получилось, что мы вчетвером ютимся на заднем сиденье, когда у меня есть грузовик? – ворчит Кристиан.

– Кажется, ты имел в виду, у меня есть грузовик, – говорит Кэм.

Кристиан отмахивается от него.

– Не важно. Это одно и то же.

– Если я верно помню, вы двое не должны были ехать, – отмечает Грейс. – Поэтому, если хотите остаться, прекратите жаловаться.

– Пейтон, ты со мной поговоришь? – умоляет Оуэн.

– Мне нечего сказать.

– Но мне есть. Извини, что соврал. Я не знал, как тебе сказать.

Кристиан прочищает горло.

– Я как будто смотрю сопливую сцену из мелодрамы, но не могу выйти в туалет, чтобы выждать в коридоре, пока она закончится.

– Всем плевать, что ты думаешь, Кристиан, – огрызается Кэм. – Планета крутится не только вокруг тебя. Они пытаются поговорить.

– Мы не разговариваем.

Я хочу находиться в машине с Оуэном не больше, чем смотреть его бой. Но еще я напугана, что бой может вызвать новый сердечный приступ.

Что случилось бы, не окажись я там тем вечером, когда обнаружила его почти бездыханного на полу раздевалки? Или если бы задержалась в машине на пятнадцать минут дольше и только потом решила бы войти и поискать его?

Я могу игнорировать Оуэна, но не могу отказаться от своих чувств к нему.

Пока Грейс едет, я смотрю в окно, а близнецы пререкаются и жалуются на выбор радиостанции – и друг на друга. Такер разговаривает с Грейс и Оуэном, а я молчу. Мы наконец добираемся до арены. Это здание намного больше предыдущего, где проводился полуфинал. Грейс паркуется, и я первой выхожу из машины.

Когда мы идем к главному входу, я чувствую, что Оуэн смотрит на меня. Часть меня хочет его простить, но все станет только сложнее.

Теперь, когда я знаю о сердце Оуэна, между нами ничего не может быть. Я не могу позволить себе влюбиться в парня, который все время рискует своей жизнью. Мне было достаточно сложно потерять своего папу. Не могу представить, что теряю друга или… Даже не знаю, как назвать Оуэна.

Оуэн равняется со мной.

– Пейтон. Я могу с тобой поговорить?

Я качаю головой, не поворачиваясь к нему.

– Тебе надо сосредоточиться на сегодняшнем бое. Не надо волноваться за меня.

– Я всегда буду волноваться за тебя.

Теперь он идет рядом со мной. Каттер и Лазарус ждут его у бокового входа.

Слава богу.

Наверное, это единственный способ избежать этого разговора.

– Поговорим позже, – говорит Оуэн, словно мы вели настоящий разговор. Смотрю на дверь и продолжаю идти.

Ко мне подбегает Кэм.

– Ты в порядке? Не ври.

– Нет. – Вздыхаю. – Но это не важно.

Кэм открывает для меня дверь.

– Слушай. Знаю, нам с Кристианом не нравится мысль, что ты будешь встречаться с Оуэном, но это не потому, что он плохой парень. Ты сказала, что не хочешь встречаться с борцом и…

– Он умрет? – перебиваю его. – Я цитирую тебя.

Кэм достает кошелек, когда мы подходим к окошку за билетами.

– Мы просто не хотим, чтобы тебе было больно. Но не стоило рассказывать об этом прямо вот так.

– Мне кажется, ты должен был сказать, что вам не стоило держать это от меня в секрете.

– Да. Это тоже. – Он засовывает деньги под окно. – Пять билетов, пожалуйста.

– Двадцать пять.

Женщина считает смятые купюры и передает билеты.

Нас догоняют Кристиан, Грейс и Такер, но из-за толпы мы не можем идти бок о бок, поэтому они выстраиваются за мной и Кэмом.

Кэм смотрит на меня.

– Извини, что мы тебе не сказали. Но мы обещали папе, что никому не расскажем.

– Хотите сказать, Хоук приказал вам не говорить мне?

Я не могу справиться с еще одним предательством.

– Не только тебе. Всем.

– Я не понимаю.

Кэм оглядывается на Грейс и Такера и понижает голос:

– Отец Оуэна – кусок дерьма. По сравнению с ним твой бывший просто бойскаут. После того, как узнали о диагнозе Оуэна, между его родителями все стало сложно. Наш папа и мама Оуэна дружили в старшей школе, поэтому она пришла к нему просить совета.

– Мы с Кристианом подслушивали и услышали, как мама Оуэна говорила про патологию сердца. Позже, когда мы признались папе, он сорвался. Заставил нас пообещать, что мы никому не расскажем.

– Так Оуэн сам вам не рассказывал? – спрашиваю я.

– Нет, ты что. Оуэн разозлился, когда выяснил, что мы все знаем. И мы никогда никому не рассказывали – даже Грейс.

Вероятно, Оуэн говорил правду, сообщив, что я первая, кому он хотел рассказать.

– И мне жаль, что ты такая грустная, – добавляет Кэм. – Кажется, ты была счастлива с Оуэном. Так что мне интересно, такая уж это большая проблема, что он боец?

Я усмехаюсь.

– Не важно, большая это проблема или нет. Между нами все кончено. Ты же это понимаешь? Нет пути назад. Он не просто скрыл от меня свое состояние. Он соврал об этом. Сказал, что у него астма.

Кэм маневрирует передо мной, чтобы отгородить от толпы.

– Я не знаю, почему он соврал, но ему, наверное, трудно жить с такой патологией.

– Я не хочу об этом разговаривать.

Тяжело сглатываю. В моем горле как будто всегда находится ком.

Вся эта ситуация отстойна. После того кошмара с Ридом я думала, со мной наконец случилось что-то хорошее.

Мы входим в главную зону. Посередине установлен ринг – октагон. Зеленая прорезиненная сетка окружает мат в форме восьмиугольника, возвышаясь над ним, словно стена.

Это место больше и не такое запущенное, как арена, где проводили полуфинал. Сиденья новее, на стенах свежая краска, а в киосках продают не только хот-доги и пиво. Но здесь полно народу, и люди потеют, поэтому пахнет так же плохо, как на той арене. Большая часть зрителей – мужчины, пьющие пиво из пластиковых стаканчиков.