Несгибаемость моральных устоев Энгельберта частенько выводила Танкреда из себя. Однако он знал, что за его действиями никогда не скрываются ни задние мысли, ни недоброжелательность. Всего лишь благие намерения, многими из которых, как часто случается, была вымощена дорога в ад.

Тяжело вздохнув, он дружески хлопнул своего оператора-наводчика по плечу:

– Ладно, не переживай. Как-нибудь выпутаюсь, не впервой.

* * *

Голоса обсуждающих текущие вопросы баронов сливались в монотонный гул, в который погруженный в свои размышления Петр Пустынник не слишком вслушивался. Совет крестоносцев шел уже час, но Pгаеtor peregrini никак не мог сосредоточиться на предмете разговора. Правда, утром он выдержал беседу с Урбаном IX, а это всегда было серьезным испытанием.

Оборот, который после скандальной выходки Танкреда Тарентского ранним утром в центральных прачечных приняли события, вынудил его снова испросить – второй раз за каких-то сорок восемь часов! – мнение папы. И к большому удивлению Петра, который полагал, что нет причин слишком уж беспокоиться из-за простого срыва раздраженного солдата, Урбан явно отнесся к происшедшему очень серьезно. Похоже, он считал, что дело представляет собой весьма деликатную проблему и следует уделить ему самое серьезное внимание.

По зрелом размышлении папа посоветовал Петру объявить Совету крестоносцев о принадлежности Танкреда к ордену Храма, дабы продемонстрировать, что этот человек по сути своей лишь недостойный доверия притворщик, скрывающий свое истинное лицо от всех, включая собственного дядю Боэмунда Тарентского. Однако не следует допустить, чтобы эта информация просочилась за пределы стен Совета, иначе орден немедленно подаст официальный протест. Говоря яснее, следовало найти деликатный подход.

После этих переговоров Петр вышел с еще большей путаницей в голове. Присущий ему комплекс политической неполноценности подвергал его терпение все большему испытанию, особенно в отношениях с Робертом де Монтгомери, с такой легкостью лавирующим в хитросплетениях власти, для которого интриги и махинации представлялись не просто неизбежным злом, а еще и извращенным удовольствием. Петр не понимал, куда ведут все эти расчеты. Какой смысл постоянно разделять людей на две категории: союзники или враги, умеренные или ультра, слабые или сильные? Если бы сеньоры вкладывали столько же пыла в защиту дела Божия, сколько они вкладывают в защиту собственных делишек, Церкви больше не о чем было бы беспокоиться.

Как такой святой человек, как Урбан IX, мог согласиться участвовать в этих ребяческих играх? Между тем Петр замечал, что его собственная неотесанность в этой области часто раздражала папу. Сегодня дело дошло до того, что для решения возникшей проблемы он посоветовал Петру обратиться за советом к Роберту! Эта мысль сработала как звоночек в голове, выведя его из задумчивости: было договорено, что на Совете он окажет содействие герцогу Нормандскому, и пора уже выполнять свои обязательства. Он подождал, пока не закончит Раймунд де Сен-Жиль, излагавший вопросы, связанные с интендантской службой, и взял слово.

– Господин герцог Нормандский, – сказал он самым, как он надеялся, естественным тоном, – вы сообщили мне, что дело той женщины, которую нашли мертвой в прачечных, получило неожиданное развитие. Мы вас слушаем.

Роберт де Монтгомери одарил Петра одной из своих фальшиво-почтительных улыбок, которые обладали свойством бесить того до чрезвычайности, и начал, как и было задумано:

– Не само дело в прямом смысле этого слова, сеньор претор. Как вы знаете, официальное следствие установило, что произошел несчастный случай. Тем не менее похоже, что племянник присутствующего здесь графа Тарентского решил провести собственное расследование, причем оставил за собой серьезный беспорядок.

Боэмунд, удивленный тем, что фамилия его семьи прозвучала в подобном контексте, вздернул брови и выпрямился в кресле.

Прежде чем продолжить, Роберт и его мгновенно осчастливил лицемерной улыбкой:

– Не далее как сегодня утром его вызвала полиция, которая выяснила, что он проник ночью на место трагедии – доступ куда по-прежнему запрещен властями – с целью провести частные изыскания. Затем он распустил слух, что обнаружил там секретный тайник. Дознаватель, которому было поручено дело, привел его непосредственно на место, с тем чтобы вынести порицание и наглядно продемонстрировать абсурдность его заявлений.

Роберт позволил себе несколько секунд паузы для достижения должного эффекта, затем продолжил:

– И тогда лейтенант Тарентский полностью утратил самообладание и выстрелил разрядом Т-фарад в стену, разрушив часть помещения, где они все находились. Отсутствием пострадавших, о которых нам пришлось бы скорбеть, мы обязаны исключительно отработанным рефлексам присутствующих.

Явно потрясенный, Боэмунд уже открыл было рот, собираясь заговорить, но Годфруа Бульонский его опередил:

– Я не знаю подробностей инцидента, но должен заметить одно: мне представился случай увидеть этого офицера в действии во время одной из симуляций в куполе. Он видится мне совершенно исключительной личностью как по своим тактическим достоинствам, так и по моральным. Если эту злосчастную стрельбу открыл действительно он, у него наверняка имелась серьезная причина так поступить.

– Достоинства этого человека не дают ему права разрушать общественное имущество и еще менее того – оказывать неповиновение властям! – возмущенно возразил Роберт де Монтгомери. – Он же применил боевое оружие вне стрельбищ, прямо посреди центральных прачечных!

– Ладно, ладно. Стрелять в стену…

Говоря это, Годфруа Бульонский весело усмехнулся, к большому неудовольствию Роберта. Он не позволит этому паршивому лотарингцу свести произошедшее к пустяку!

– Вопрос стоит иначе, – заговорил он более жестким тоном. – Военная репутация этого человека, напротив, обязывает его служить образцовым примером во всех своих поступках.

– Что вы можете сказать по этому поводу, сеньор Боэмунд Тарентский? – вмешался Петр Пустынник.

Вышеназванный сеньор вздрогнул, как если бы Петр прервал ход его мыслей, и ответил с явной неловкостью:

– Я глубоко огорчен сложившейся ситуацией, отец мой, и я поговорю с племянником, постараюсь вразумить его, однако, если Совет решит наложить на него дисциплинарные санкции, я не стану возражать. Я не ожидаю особого отношения к нему из-за нашего родства.

– Такая позиция делает вам честь, – одобрительно кивнул Петр. – Тем не менее я должен довести до сведения Совета, что данная проблема сложнее, чем кажется.

В этом момент появился паж, чтобы предложить сеньорам чая, и Петру пришлось оставить фразу повисшей в воздухе. То, что он собирался сказать, не должен был услышать ни один посторонний. Сердитым жестом он отослал молодого человека и подождал, пока двери закроются, чтобы продолжить:

– Имея в виду сложившиеся обстоятельства, я вынужден открыть вам информацию, которую обязался хранить в строгой тайне: дело в том, что Танкред Тарентский является одним из шести принятых на борт тамплиеров.