Боэмунд онемел от изумления, в то время как все остальные, обратив на него взгляды, выражали свое удивление различными возгласами.

– Вы были не в курсе, Боэмунд? – не удержался от вопроса Гуго де Вермандуа. – Даже вы! Ну и ну! Этот человек умеет хранить секреты!

– Действительно, – ответил граф Тарентский, – теперь я это понимаю.

– В силу договора, который связывает нас с орденом Храма, – продолжил Петр Пустынник, – я единственный на корабле, кому дозволено знать личности тех тамплиеров, кто поднялся на борт. Его святейшество папа Урбан Девятый сегодня разрешил сообщить вам эту информацию в виде исключения, сочтя, что она должна быть доведена до сведения членов Совета.

Роберт де Монтгомери воспользовался случаем взять слово:

– Таким образом его святейшество лишний раз демонстрирует тонкость своего политического чутья.

Уверенный, что это мелочная шпилька в его адрес, Петр бросил на герцога Нормандского ледяной взгляд, но все же позволил тому говорить дальше.

– Он желает показать нам двуличность этого человека, способного в глубочайшей тайне присоединиться к сообществу смутьянов, но также указывает, что мы должны проявить осторожность в обращении с ним.

При слове «двуличность» Боэмунд резко вскинул голову и бросил хмурый взгляд в сторону Роберта де Монтгомери, однако от возражений воздержался. Годфруа подумал, что граф не так подавлен, как кажется. Не приняв вызова, он не дал ситуации стать поистине драматичной. В этот момент вмешался сеньор Раймунд де Сен-Жиль:

– Причастность ордена Храма действительно усложняет ситуацию. Но возможно, тем самым нам представляется случай поставить орден в затруднительное положение и хотя бы частично заставить заплатить за его дерзость…

В знак сильнейшего раздражения Годфруа Бульонский возвел глаза к небу:

– А вы не думаете, что продолжать эту старую распрю уже просто нелепо? Вы не устали от абсурдного соперничества двух сообществ, которые молятся одному Богу? Если мы раз и навсегда прекратим рассматривать орден Храма как врага, возможно, и тамплиеры перестанут с подозрительностью относиться к Римской церкви! В конце концов, все мы верующие люди…

Петр Пустынник не мог не отметить про себя, что, несмотря на частые разногласия, которые сталкивали его с этим «умеренным» сеньором, он мог бы сделать абсолютно такое же заявление, не изменив ни слова.

– Ну разве не прелестную картину набросал нам герцог Нижней Лотарингии? – самым медоточивым голосом заметил Роберт. – Было бы так замечательно, если бы все люди доброй воли… и так далее, и так далее, и так далее…

Чтобы подчеркнуть последнюю фразу, он помахал рукой в воздухе, бросив Раймунду де Сен-Жилю заговорщический взгляд.

Этот идиот вечно должен все испакостить, подумал задетый за живое Годфруа Бульонский. Если он думает, что я могу похвастаться терпеливостью Боэмунда, то он…

– Довольно, господин герцог! – сухо бросил Петр Пустынник, подавив в зародыше неизбежную реплику Годфруа. – Совет крестоносцев собрался не для того, чтобы выяснить, любите вы орден Храма или нет!

Слащавая улыбка мгновенно сползла с лица Роберта: никто никогда не говорил с ним подобным тоном.

– К тому же, – продолжил Петр, повернувшись к Раймунду де Сен-Жилю, – и речи нет о том, чтобы доставить неприятности тамплиерам, как вы предлагаете. Орден рыцарей Христовых, конечно же, не обладает большим влиянием на борту «Святого Михаила», но не забудьте, насколько велико его влияние на Земле.

Гуго де Вермандуа, которого мало занимали политические интриги, громко спросил:

– Вопрос в том, почему племянник Боэмунда так уверен, что смерть этой женщины не несчастный случай? Нет ли тут связи с бытующим среди людей на борту странным мифом о безумном убийце, который бродит по ночам и испепеляет своих жертв?

– Россказни! – неожиданно вспылив, рявкнул Петр.

Гуго вздрогнул.

– Мне… хм… – продолжил Петр дрожащим от гнева голосом, – мне начинает надоедать этот глупый слух и то значение, которое ему придают. Люди на борту маются от безделья, вот и придумывают всякие языческие байки, и ничего больше!

– Но… я никоим образом не утверждал, что этот миф правдив, – пролепетал Гуго, смущенный внезапным приступом раздражения Pгаеtor peregrini. – Я только искал возможное объяснение странному поведению племянника Боэмунда.

Годфруа де Бульонский молчал с непроницаемым лицом, наблюдая за внезапной стычкой двух членов Совета. Он не упустил ни одной детали того, как отреагировал Петр Пустынник на упоминание о «мифе».

– Хотя эта сказочка для умственно отсталых не содержит ни грана правды, – заключил Петр холодным и решительным тоном, – в войсках о ней слишком много разговоров. Совершенно очевидно, что это дело рук группы диссидентов, которые подрывают дисциплину на борту, подпольно издавая богохульные листовки. – Он встал, показывая, что заседание закончено. – Все это слишком затянулось! Давно пора положить конец действиям всяких ренегатов, причем самым убедительным образом для тех, кому придет в голову прийти им на смену. Я отдам специальные указания на этот счет военным трибуналам.

* * *

– Все, уходим, – сказал я Паскалю. – Они не придут.

– Подожди немного! Они и опаздывают всего-то на полчаса. Было бы из-за чего огород городить.

Я проглотил еду за пять минут, сидя на скамье в общественном сквере вместе с Паскалем, который, в отличие от меня, не торопился покончить со своей порцией. Конечно, он просто хотел меня задержать. Целью его маневров было не дать мне уклониться от встречи с его друзьями, которую он для меня организовал. Обеденный перерыв в Алмазе длится ровно час, так что у него еще оставалось время преуспеть в своем замысле.

Все утро, подсоединившись к Инфокосму Нод-2, где никто не мог нас услышать, мы проговорили об истории с нападением. К моему большому сожалению, я был вынужден признать, что тот образ действий, который я выбрал с самого начала с учетом своего положения бесшипника, оказался несостоятельным. Я больше не мог мириться с тем, что придется покорно все терпеть до самого возвращения. Эти псы никогда не оставят нас в покое. И кто знает, отправят ли нас обратно, когда крестовый поход закончится? Эта мысль была так ужасна, что мне приходилось постоянно бороться, чтобы она не вышибала из головы все остальное. Они должны так или иначе вернуть меня домой!

И если раньше я все время пытался отговорить Паскаля связываться с компанией недовольных, теперь ему удалось убедить меня сотрудничать с ними. Мои последние колебания исчезли, сметенные жутким желанием мести, которое охватило меня после сегодняшнего утра. Однако сейчас, когда я сидел на скамье в ожидании первого контакта с «участниками сопротивления», я чувствовал, как слабеет моя воля. Разве самым важным не было сделать все, чтобы вернуться, не бросить Гийеметту и папу на произвол судьбы?