— Удобная позиция. Это вы посоветовали своему другу Риффату позвонить в министерство промышленности, чтобы узнать, ждут ли его с сейфом?

— Нет, — сказал Аль-Обайди. — Если бы хоть что-то из этого было правдой, — добавил он, — зачем мне нужно было так много работать, чтобы наш лидер получил Декларацию?

— Я рад, что вы заговорили о Декларации, — вкрадчивым голосом произнёс прокурор, — потому что я и тут озадачен той ролью, которую вы сыграли в этом деле. Но вначале позвольте спросить вас: вы доверяли нашему послу в Женеве, когда передавали ему Декларацию для того, чтобы он переправил её в Багдад?

— Да, доверял.

— И она дошла до Багдада в полной сохранности? — прокурор посмотрел на потрёпанный пергамент, прибитый гвоздями к стене за спиной у Саддама.

— Да, дошла.

— Тогда почему не рассказали тому же самому человеку про сейф, зная, что он отвечает за него?

— Здесь все было по-другому.

— Это уж точно, и я сейчас продемонстрирую совету, в чем тут разница. Как было заплачено за Декларацию?

— Я не понимаю, — сказал Аль-Обайди.

— Тогда я поставлю вопрос по-другому. Как производилась каждая оплата?

— Десять миллионов долларов было предусмотрено выплатить при подписании контракта и следующие сорок миллионов — при передаче Декларации.

— И сколько из этих денег — государственных денег — вы прикарманили лично?

— Ни цента.

— Что ж, давайте посмотрим, так ли это. Где производились передачи этих огромных сумм?

— Первая выплата была сделана в банке в Нью-Джерси, а вторая — в «Дюмо и К°», одном из наших банков в Швейцарии.

— И первая выплата в десять миллионов долларов, если я правильно вас понимаю, по вашему настоянию была произведена наличными?

— Неправильно, — сказал Аль-Обайди. — На этом настаивала другая сторона.

— Удобная позиция. А вот посол в Нью-Йорке заявил, что это вы настояли, чтобы первая выплата была сделана наличными. Наверное, он тоже неправильно понял вас. Но давайте перейдём ко второй выплате, и поправьте меня, если я опять пойму вас неправильно. — Он сделал паузу. — Эти деньги были перечислены непосредственно банку «Франчард и К°»?

— Правильно, — последовал ответ Аль-Обайди.

— И вы получили вознаграждение после этих выплат?

— Нет, определённо.

— Определённо то, что поскольку первая выплата была наличными, то тут трудно доказать обратное. А вот что касается второй выплаты… — Прокурор помолчал, подчёркивая важность этих слов.

— Я не знаю, о чем вы говорите! — выпалил Аль-Обайди.

— Значит, у вас ещё один провал в памяти, потому что во время вашего отсутствия, когда вы спешили из Парижа, чтобы предупредить президента о грозившей ему опасности, вам пришло уведомление из банка «Франчард и К°». Поскольку письмо было адресовано послу в Париже, оно оказалось у заместителя министра иностранных дел.

— Я не поддерживаю связь с «Франчард и К°».

— А я не утверждаю этого. — Прокурор почти вплотную подошёл к Аль-Обайди. — Я утверждаю, что на связь с вами вышли они и прислали вам выписку из счета на имя Хамида Аль-Обайди от 25 июня 1993 года, показывающую, что 18 февраля 1993 года на ваш счёт поступил один миллион долларов.

— Этого не может быть, — решительно заявил Аль-Обайди.

— Этого не может быть? — Прокурор сунул ему под нос копию выписки.

— Это легко объяснить. Семья Кавалли пытается отомстить за то, что мы не заплатили сто миллионов, как было обещано.

— Отомстить, вы считаете. А разве это не реальные деньги? Их что, не существует? Это просто клочок бумаги? Плод нашего воображения?

— Да, — согласился Аль-Обайди. — Такое возможно.

— Тогда, может быть, вы объясните, почему на следующий день после вашего посещения «Франчард и К°» с этого счета было снято сто тысяч долларов?

— Это невозможно.

— Опять «невозможно»? Ещё один плод воображения? И вы не видели распоряжения о снятии со счета ста тысяч долларов, которое переслал вам банк несколькими днями позднее? Подпись на нем удивительно похожа на ту, которая стоит под отчётом о санкциях и которую вы ранее признали, как подлинную.

Прокурор держал обе бумаги так, что они касались кончика носа Аль-Обайди. Он посмотрел на подписи и понял, что месть Кавалли удалась. Прокурор продолжил свою обвинительную речь, не дав Аль-Обайди сказать даже слова в своё оправдание.

— Теперь вы, конечно, будете просить совет поверить, что Кавалли также подделал ваши подписи.

За столом послышались смешки, и Аль-Обайди заподозрил, что прокурору была известна правда.

— С меня достаточно, — сказал единственный, кто мог прервать прокурора в этом зале.

Аль-Обайди поднял взгляд в последней попытке привлечь внимание президента, но все, кроме прокурора, уже смотрели на него и согласно кивали головами.

— У совета есть дела поважнее. — Хусейн взмахнул рукой, словно прибивал надоевшую муху.

Двое гвардейцев шагнули вперёд и убрали Аль-Обайди с его глаз.

— Это оказалось намного проще, чем я представлял, — сказал Кохен, когда они проехали иракский контрольный пункт.

— Может быть, даже слишком просто, — проговорил Крац.

— Приятно сознавать, что в этой поездке у нас есть один оптимист и один пессимист, — заметил Скотт.

Выехав на шоссе, Кохен старался вести машину со скоростью не выше пятидесяти миль в час. У встречных грузовиков, направлявшихся в Иорданию, редко работало больше двух фар из четырех. Из-за этого вдали они были похожи на мотоциклы, поэтому обгон становился опасным. Но больше всего внимания требовали те, что катили впереди: один задний сигнальный фонарь у них считался роскошью.

Крац был убеждён, что трехсотмильный участок пути от границы до Багдада слишком тяжёл, чтобы преодолеть его без остановки, поэтому решил, что в сорока милях от Багдада следует сделать привал. Скотт поинтересовался у Кохена, когда, по его расчётам, они могут оказаться в этом пункте.

— Если допустить, что я не налечу на брошенный посреди дороги грузовик или не провалюсь в бездонную выбоину, то где-то около четырех, самое позднее в пять часов.

— Мне не нравится эта военная техника на дороге. Как ты думаешь, что происходит? — спросил Крац, не смыкавший глаз после пересечения границы.

— Батальон на марше, я бы сказал, сэр. Мне это не кажется таким уж необычным, и я думаю, нам не стоит беспокоиться, пока они движутся в другую сторону.

— Может быть, ты прав, — сказал Крац.

— Ты бы не стал придавать им такого значения, если бы пересёк границу на законных основаниях, — заметил Скотт.