План мы составили такой: завтра пан Ван-Гоббен поселится в «Бристоле», в соседнем с мисс Норман номере. Это даст ему возможность принять некоторые меры. А именно: познакомиться с ней, обыскать ее вещи, а может, даже и узнать, кто у нее бывает и о чем они разговаривают.

Он уже успел увидеть ее, но так, что она его не заметила. Такая осторожность была необходима: пусть мисс Норман думает, что он приедет только завтра утром. Он зарегистрируется как агент одной крупной голландской фирмы, прибывший в Польшу по служебным делам. Конечно, мы, то есть я и пан Ван-Гоббен, будем делать вид, что незнакомы друг с другом. Наибольшее его желание — получить номер непосредственно над помещением мисс Норман. Но он не уверен, что это ему удастся.

На прощание он впервые поцеловал мне руку. Сделал это так уважительно, как будто я королева. Прикосновение его губ удивительно возбуждающее. И откуда столько галантности у такого мальчишки!

На обеде было довольно весело. Даже Яцек хорошо развлекался, что в последнее время выдается ему очень редко. Казева кокетничала с ним вовсю. А мне только смеяться над этим хотелось. Бедная дуреха! Представила себе, что может иметь у него какие-то шансы со своими искусственными зубами и тридцатью годами. У него, кто имеет такую жену, даже две такие жены!

Познакомилась, наконец, с этим силезским промышленником, который давно уже добивался, чтобы его мне представили. В общем, милый человек. Типичный американский self-made man в лондонском стиле (Человек, который всего достиг сам (англ.)). Это совсем не то, что европейские новоиспеченные богачи, которых нет сил терпеть. Пан Юргус не претендует на хорошие манеры. Он имеет свои собственные. Корявые и примитивные, но именно этим и приемлемые.

Он не умеет говорить комплименты. Зато не нагоняет скуки рассказами о своих делах. Карьеру свою он начал мальчиком на судне, плававшем по Висле. Затем работал на алмазных рудниках в Южной Африке. Его заподозрили в краже, но он кого-то застрелил и бежал не то в Бразилию, не то в Чили, где стал совладельцем медного рудника. А несколько лет назад приехал в Польшу и орудует какими-то большими делами в Силезии. На правой щеке у него глубокий шрам — след от пули. На вид ему лет сорок — сорок пять. Все время за обедом и после он уделял внимание только мне. Даже когда разговаривал с кем-то другим, все равно неотрывно смотрел на меня издали. Я еще никогда не была знакома с мужчиной такого типа. Представляю себе, сколько неожиданностей может скрываться в его простой с виду натуре.

Выбрав удобный момент, он сказал мне вполне обычным тоном:

— Я хотел бы видеть вас чаще. Мои дела связывают меня с Силезией, но я могу перенести свою главную контору в Варшаву. Что вы на это скажете?

Я засмеялась.

— Но я совсем не разбираюсь в делах.

— Вы хорошо знаете, что я говорю не о делах, — буркнул он, не глядя на меня.

В это время к нам подошел Яцек, и нам пришлось прервать разговор. Только когда мы уже уходили от Казей, пан Юргус вполголоса спросил меня:

— Не могли бы вы завтра уделить мне десять минут времени?

— Ну конечно, с удовольствием, — ответила я. — Приходите завтра в пять.

— У нас будет возможность поговорить свободно?

— Да, конечно.

Странный он человек. Гальшка лопнет от ревности, узнав, что я познакомилась с ним без ее участия. Надо будет завтра же ей похвастаться. Правду говоря, мне ее немного не хватает. Хотя Гальшка глупая, лживая и завистливая, но, в конце концов, это моя лучшая подруга.

Заканчиваю. Очень хочется спать. Пан Ван-Гоббен обещал позвонить утром.

Я специально встала очень рано. Не хотела, чтобы Яцек взял трубку. В последнее время он просто-таки караулит у телефона.

Пан Ван-Гоббен позвонил незадолго до десяти. Оказалось, что временно он поселился на четвертом этаже, но вечером ему пообещали тот номер, который он хочет. А так как день был очень хороший, я предложила ему прогуляться вместе, напрочь забыв о том, что если бы нас встретила мисс Норман, все наши планы полетели бы кувырком. Но, к счастью, он об этом помнил. Однако нам следовало обсудить некоторые вопросы, поэтому я сказала, что наведаю его в четыре.

Дел у меня сегодня множество. Не знаю даже, как сумею все их охватить и совместить. Прежде позвонила Гальшке. Как ни в чем ни бывало. Впрочем, у меня был для этого удобный повод, так как узнала, что муж ее потерпел убытки со своим предприятием. Гальшка страшно мне обрадовалась. Я сказала, что соскучилась по ней и очень удивилась, не увидев ее вчера на обеде у Казей. Это была хорошо рассчитана шпилька, Гальшка всегда из себя выходила, чтобы ее туда пригласили. Такая уж она тщеславная. Но окончательно я ее добила, сказав:

— И представь себе, дорогая, вчера я познакомилась там с паном Юргусом. Очень интересный человек. Никогда не думала, что кто-то может так влюбиться в женщину, которую видел только издали, да еще на фотографии. Веришь, ну просто не отходил от меня ни на мгновение.

Мы беседовали с полчаса. Она такая разговорчивая. Все же надо будет пойти к ним завтра на чай.

К Ван-Гоббену я, конечно, опоздала. К счастью, ни в вестибюле, ни в лифте не встретила мисс Норман. Какой он забавный! На столе стояла бутылка мадеры и блюдо с пирожными. В вазах были цветы. Мне хотелось обнять его за эту наивную романтичность. Правду говоря, пирожные оказались очень кстати, потому что у меня не было времени пообедать. Однако я ни на миг не забывала, что на пять пригласила к себе пана Юргуса. Он из тех, видимо, что приходят минута в минуту.

Ван-Гоббена зовут Фред. Фред Ван-Гоббен. Фредди. Красиво звучит. На руке у него был перстенек, несомненно женский, и я спросила, не помолвлен ли он. Он живо возразил:

— Нет, что вы. Это перстень моей матери. Я ее очень любил. А это единственная памятная вещь после нее.

В голосе его не было слышно печали, но выражение глаз свидетельствовало о том, что каждое воспоминание о матери глубоко трогает его. Это очень хорошо. Я уже убедилась, что мужчины, которые относятся к своим матерям с благоговейным почтением, лучшие из всех. Такие не бывают ни толстокожими, ни легкомысленными в отношении женщин. Даже если они грубоваты внешне, то в душе, все равно, нежные и ласковые. В них много чуткости, доброжелательности, они способны на самопожертвование. Именно таким и казался мне Ван-Гоббен.

Мы несколько минут поговорили о его матери. Оказалось, что она умерла три года назад. Отца он потерял уже давно. Сначала ему помогали родственники, а впоследствии пришлось заботиться о себе самому.

Во время этого короткого разговора нас связали нити искренней дружбы. Единственный недостаток таких молодых людей — это робость, присущая людям, которым не хватает достаточного опыта. Им всем кажется, что малейшая агрессивность по отношению к женщине может оскорбить ее достоинство. Я, конечно, имею в виду агрессивность в пределах хорошего воспитания. А Ван-Гоббен не только не позволил себе какого-то смелого движения, но и не решился сказать слов, которые, как я видела, готовы были сорваться с его губ.