Дзэн-буддисты говорят: «просто сиди», – это практика медитации, при которой в сознании человека идея дуальности себя и объекта не превалирует. В уходе за мотоциклом я говорю: «просто чини», – здесь идея дуальности себя и объекта тоже не доминирует в сознании. Когда отъединенность от того, над чем работаешь, не давит, можно сказать, что ты «неравнодушен» к тому, что делаешь. Вот что такое неравнодушие: ощущение единства с тем, что делаешь. Если единство есть, видно и изнанку неравнодушия – само Качество.

Итак: работая с мотоциклом, как и выполняя любую другую задачу, нужно воспитывать, культивироватъ душевный покой, который не отделяет «я» от окружающего. Если удается, остальное следует само собой. Душевный покой производит правильные ценности, а те производят правильные мысли. Правильные мысли производят правильные действия, а те – работу, которая будет материальным отражением зримой безмятежности в центре всего. Вот что значила та стена в Корее. Она была материальным отражением духовной реальности.

Наверное, если мы хотим переделать мир, лучше приспособить его для жизни, делать это надо не разговорами об отношениях политического характера – они неизбежно дуалистичны, полны субъектов, объектов и отношений между ними; и не программами, где излагается, что надо делать другим. Думаю, при таком подходе начинают с конца, предполагая, что конец и есть начало. Программы политического характера – важные конечные продукты социального качества, они могут принести пользу, только если верна внутренняя структура общественных ценностей. А те верны, только если верны индивидуальные ценности. Улучшать мир нужно сначала в собственном сердце, голове и руках, а уж потом выбираться наружу. Пусть другие болтают о том, как устроить судьбу человечества. Я лучше поболтаю о том, как починить мотоцикл. Сдается мне, в этом больше вечной ценности.

Появляется городок под названием Риггинз, где один за другим вдоль трассы выстроились мотели, а за ним дорога отлипает от каньона и идет вдоль реки поменьше. Похоже – наверх, в лес.

Так и есть – и вскоре нас накрывают тенью высокие, прохладные сосны. Возникает вывеска базы отдыха. Забираемся все выше – здесь неожиданно приятные, прохладные зеленые луга среди сосняков. В городке Нью-Медоуз снова заправляемся и покупаем две банки масла; перемены вокруг по-прежнему удивительны.

Однако на выезде из Нью-Медоуз замечаю, что солнце уже низко и конец дня давит. В другое время суток эти горные луга освежили бы меня больше, но мы слишком далеко забрались. Проезжаем Тамарэк, дорога вновь спускается с зеленых лугов на сухие песчаники.

Вот, наверное, и все, что я хочу сегодня сказать в шатокуа. Долгая беседа была – и, наверное, самая важная. Завтра поговорим о том, что обращает к Качеству и отвращает от него, а также о ловушках и проблемах, которые при этом возникают.

Странно видеть оранжевый солнечный свет на этой песчаной сухой земле так далеко от дома. Интересно, Крису так же? Необъяснимая печаль, что спускается под конец каждого дня: новый день ушел навсегда, и впереди больше ничего, кроме растущей тьмы.

Оранжевый свет тускнеет до бронзового отлива и показывает то же, что и раньше, только нерадостно как-то. На сухих холмах, в домиках вдалеке – люди, они провели здесь весь день, хлопотали, работали, и теперь в этом чужом темнеющем пейзаже для них, в отличие от нас, ничего необычного нет. Наткнись мы на них пораньше, им бы, наверное, было любопытно, кто мы и зачем здесь. Но сейчас, вечером, им на нас плевать. Рабочий день окончен. Время для ужина, семьи, отдыха и взгляда в себя – дома. Мы проезжаем незамеченными по этому пустому шоссе через чужую местность, которую я никогда раньше не видел, и на меня наваливается тяжкая отъединенность и одиночество; настроение опускается вместе с солнцем.

Останавливаемся на заброшенном школьном дворе, и там, под огромным тополем, я меняю в мотоцикле масло. Крис раздражен и спрашивает, почему мы стоим так долго; наверное, и не понимает, что его раздражает время суток. Но я даю ему карту, пока меняю масло, а когда заканчиваю, мы рассматриваем карту вместе и решаем поужинать в ближайшем хорошем ресторане и остановиться на ближайшей хорошей стоянке. Это его приободряет.

В городке под названием Кембридж ужинаем, а когда заканчиваем, на улице уже темно. Едем по местной дороге в сторону Орегона вслед за лучом фары – к маленькому знаку «ЛАГЕРЬ БРАУНЛИ», он возникает в горной лощине. В темноте трудно сказать, что вокруг. Едем по грунтовке под деревьями, мимо кустов к столам под навесом. Здесь, кажется, никого. Глушу мотор и, пока распаковываемся, слышу ручеек невдалеке. Кроме журчания и щебета какой-то птахи, ничего больше не слышно.

– Мне здесь нравится, – говорит Крис.

– Очень спокойно, – отвечаю я.

– Куда мы завтра поедем?

– В Орегон. – Даю ему фонарик посветить, пока разбираю вещи.

– А я там уже был?

– Может быть. Не уверен.

Я расстилаю спальники и кладу мешок Криса на стол. Новизна такого ночлега Крису нравится. Сегодня спать будет безмятежно. Вскоре уже сопит – заснул.

Знать бы, что ему сказать. Или что спросить. Временами кажется, он так близко, но вопросами или разговорами по-настоящему не сблизишься. А иногда он очень далеко и как бы наблюдает за мной с некой точки обзора, которой мне не видно. Иногда же он просто ребячлив, и никакой связи нет вообще.

Иногда мне приходит в голову, что открытость ума одного человека уму другого – просто разговорная иллюзия, фигура речи, допущение, от которого любой обмен между, по сути, чужими людьми выглядит правдоподобным, а на самом деле человеческие отношения непознаваемы. Пытаешься постичь, что в мозгу другого человека, – и все искажается. Наверное, я нащупываю такую ситуацию, где ничто не исказится. Но он такие вопросы задает, что даже не знаю.

Просыпаюсь от холода. Выглядываю из спальника и вижу, что небо – темно-серое. Втягиваю голову обратно и снова закрываю глаза.

Потом серое небо светлеет; по-прежнему холодно. Видно пар от дыхания. Мне тревожно – вдруг небо серо от дождевых туч. Но присматриваюсь – это просто заря такая серая. Ехать вроде еще слишком рано и холодно, поэтому из мешка не выползаю. Но сна нет.

Сквозь спицы мотоциклетного колеса вижу спальник Криса на столе, весь перекрутился. Крис не шевелится.

Мотоцикл тихо высится надо мною – готов к старту, словно ждал его всю ночь, безмолвный часовой.

Серебристо-серый, хромированный, черный – и под коркой грязи. Из Айдахо, Монтаны, Дакот, Миннесоты. С земли смотрится внушительно. Никаких финтифлюшек. У всего свое предназначение.

Вряд ли я когда-нибудь его продам. Незачем. Это не автомобиль, у которого кузов через несколько лет разъест ржавчина. Регулируй мотоцикл, разбирай его – и он будет жить столько же, сколько ты сам жив. А то и дольше. Качество. До сих пор оно везло нас без хлопот.

Лучи едва касаются верхушки утеса над нашей лощиной. Над ручьем появился локон тумана. Значит, разогреется.