–Послезавтра.

–А папа с нами поедет?

–Обязательно. Вон пакеты, принимайся за дело.

Степка лихо потряс мешком над постелью.

Алексей и сам не мог понять, почему так легко сдался, отказался от борьбы за свое счастье, пообещав Сергею полностью устраниться, исчезнуть.

То ли слишком жалким выглядел Настин муж, несмотря на свой пренебрежительный и заносчивый тон и респектабельный вид, то ли что-то еще неуловимое подействовало – но Алексей вдруг понял, что не может так, напролом добиваться собственной цели, не смеет забирать чужое, запретное, охраняемое столь неистово и трепетно.

Коли уж Настя хочет все забыть, пускай. Значит, ей так спокойнее, легче. Нужно быть последним подонком, чтобы заставлять ее страдать после всего, что она уже вынесла.

Он попробовал отвлечься, переключить мысли, но у него ничего не выходило. Да и не было ничего – ни интересной, любимой работы, ни настоящих друзей, ни даже завалящего хобби.

На трезвую голову жизнь казалась ужасающе пустой, как огромный, порожний котел. Наполнить ее было нечем, разве что водкой, но Алексей оставался непреклонным.

Его отвращение к самому себе усиливалось день ото дня. К тому же Сергей, сам того не желая, нанес ему еще один, очень болезненный удар, заговорив о детях. Алексей чувствовал острую зависть к тому, что Сергею есть ради кого унижаться и просить. Собственные свобода и гордость на фоне этого казались ненужными и постылыми.

Он не видел дочку одиннадцать лет. У него не было ни одной ее фотографии, только совсем старые, младенческие, которые Женя дарила его матери.

Алексей даже не представлял себе, как выглядит Лида. Наверное, совсем взрослая девушка, зимой ей сравнялось шестнадцать.

Он недоумевал, как мог все эти годы совершенно не интересоваться семьей, практически не вспоминать о ней, лелея и пестуя обиду на жену, упиваясь ролью отверженного, непонятого и преданного.

Когда б не собственная глупость и безмерный эгоизм, он мог бы быть сейчас счастливым отцом, таким, как Сергей, как тысяча других мужиков его возраста, и не чувствовать эту разъедающую душу адскую пустоту.

Если бы только можно было взглянуть на Лиду хоть одним глазком, попросить у нее прощенья, повиниться перед Женей – наверное, ему стало бы капельку легче…

Алексей решался на этот шаг долго и мучительно. Он даже не был уверен, что жена и дочь проживают по прежнему адресу: столько воды утекло, мало ли куда их могла забросить судьба.

Однако все же, дождавшись очередного выходного, поехал на метро через весь город.

Двухкомнатная малогабаритка в блочной девятиэтажке досталась Жене от бабушки. Когда-то давно это был сравнительно новый и зеленый район, только начинавший застраиваться панельными башнями. Теперь Алексей не узнавал его: на каждом шагу пестрели витрины магазинов, деревьев почти не осталось, а девятиэтажки полностью потерялись в соседстве с домами-великанами.

Он долго топтался на лестнице, прежде чем решился позвонить в дверь. Открыли сразу же.

Посреди тесноватой прихожей стояла женщина неопределенного возраста. Старый застиранный халат не скрывал, а наоборот, подчеркивал оплывшую талию, под глазами отчетливо обозначились морщинки, у корней крашеных волос проступала седина. Ей можно было дать и тридцать шесть, и все пятьдесят.

Женщина близоруко сощурилась, отчего морщинки под нижними веками стали резче, заметнее, затем лицо ее побледнело и напряглось.

–Господи,– она отступила назад, не отрывая взгляда от неожиданного гостя,– ты?

Если бы Алексей встретил ее на улице, то никогда бы не узнал. Эта толстая, усталая, некрасивая женщина не могла быть его Женей, красавицей Женей, гибкой и стройной, как испанка, с лукавым взором и горячими, влажными губами.

И тем не менее это была она.

–Что тебе надо?– в ее голосе слышалась враждебность, глаза смотрели настороженно и тревожно.

Алексей попытался улыбнуться.

–Женя, здравствуй. Не хочешь меня впустить?

–Не имею ни малейшего желания.– Она немного успокоилась, но все равно была на взводе, готовая каждую секунду встать в оборону.

Он покачал головой.

–Даже тюремный срок когда-нибудь заканчивается. Я же не прошу ничего, кроме разрешения войти в квартиру.

Женя быстро оглянулась на плотно закрытую дверь комнаты. На лице у нее отразилось сомнение.

–Ты что, не одна?– догадался Алексей.– У тебя мужчина?

–Как ты сказал?– переспросила она и вдруг расхохоталась, неудержимо, весело. Щеки ее порозовели, поза стала более непринужденной.

Алексей глядел на нее с недоумением.

–Ты… чего? Что с тобой?

Женя, продолжая смеяться, отерла ладонью выступившие на глазах слезы.

–Ой, ей-богу, умора.– Она посторонилась, освобождая дорогу.– Ну, проходи. Проходи, раз пришел.

Алексей неуверенно переступил через порог.

–Почему ты смеешься?

–Чтоб не плакать.– Женя перестала хохотать так же резко, как начала. Ее лицо вновь стало серьезным и замкнутым, только глаза слегка поблескивали.– О каком мужчине ты говоришь? Посмотри на меня. Внимательно смотри, если у тебя еще хорошее зрение!– Она повернулась к нему одним боком, потом другим, будто демонстрируя новое платье.– Мне сорок, а выгляжу я на шестьдесят. Жирная, страшная, да… и не в том дело,– она безнадежно махнула рукой.– Внешностью можно заняться, что-то подправить, подмазать. А вот нутро… нутро, Алеша, не омолодишь, как ни старайся. Внутри я давно старуха древняя, не тянет меня на мужиков. Единственный, кто был,– это ты. Насытилась по горло, не хочу больше.

Алексей чувствовал, как его охватывает глубокая тоска, но в то же время понимал, что должен выслушать Женю, все, что она ему скажет, до последнего слова.

–Лида… дома?– спросил он глухо, когда та умолкла.

–Вот оно что.– Женя понимающе кивнула.– Вспомнил, наконец. Поздновато, не находишь?

–Ты сама хотела, чтоб так было,– не выдержал Алексей.– Не пускала меня, бегала, скрывалась.

–А что надо было делать?– запальчиво произнесла она.– Ждать, пока ты нас укокошишь? Я и сейчас тебя боюсь, честное слово, через столько лет.– Женя устало ссутулилась, опустила плечи. Стояла, понурив голову, старая, несчастная, пронзительно одинокая.

У Алексея перехватило дух от жалости и стыда. Надо было что-то сказать, утешить ее, успокоить.

–Женя,– он осторожно дотронулся до ее плеча и тут же почувствовал, как она сжалась, ощетинилась, будто еж.– Давай не будем вспоминать старое. Я хочу увидеть дочь. Пожалуйста, прошу тебя!

–Лида занята,– проговорила Женя, и тон ее больше не показался Алексею враждебным. Просто равнодушный, нейтральный, без особой приветливости, но и без явной неприязни.– У нее сейчас друзья из лицея. Подождешь?