Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё же на планировавшийся с утра рейд Филипп попасть не пытался: понимал, что отец его уже никуда не отпустит. И конфликтовать он не хотел. Уж точно не в преддверии чего-то большого и важного.
В здании стоял гомон. Все были так взволнованы и возбуждены… Филипп не прислушивался, но до него доносились странные разговоры о каких-то «революционных находках». Он замедлил шаг, пытаясь уловить хоть что-то конкретное, но лишь снова и снова слышал о «находках», «машинах», каких-то «пластинах» и о том, что они «достались страшной ценой».
Мимо Филиппа, недовольно бубня, пролетел врач и скрылся в госпитале. Филипп заглянул в незакрытые двери и удивлённо заметил нового человека на койке. Тот лежал без сознания с перемотанными головой и ногой.
Филипп подошёл к медику, вынимающему из шкафа над столом пробирки, полные светлой жидкости.
— Что случилось? — спросил Филипп.
— О, сэр Керрелл… — В знак приветствия врач кивнул. — Вы не знаете?
Филипп покачал головой. Ему казалось, что он провёл весь день в вакууме: не представлял, что случилось, не слышал ни единой новости.
— Ранним утром была вылазка в город, — вздохнул врач, устало падая в кресло и прикладывая ладонь ко лбу, — на место битвы. И нас атаковали…
— Опять?!
Он кивнул.
— Было двенадцать человек. Выжили трое, и все ранены. Один до сих пор без сознания, не знаю, очнётся ли. Но, говорят, они что-то всё же нашли, да и одного из мятежников убили. Только толку-то от него одного? — Врач разочарованно покачал головой. — Ещё и ведьму в себя приводить пришлось. Лекарства тратить…
Филипп закашлялся, подавившись воздухом.
— С вами всё в порядке, ваше высочество?
— Да, да, — сдавленно произнёс он. — Наверно, простыл… Нет, не нужно лекарств. Что за ведьма?
— Знать бы… — Врач махнул рукой. — Аурница, говорят. Снесла всех, кого могла, одним махом. Зачем нужна — не понимаю. Они хотят её допросить… А смысл-то?
— Понятия не имею, — покачал головой Филипп, набирая в грудь больше воздуха.
Он не сказал ничего больше, просто вышел из госпиталя и направился в дальнее крыло бастиона, туда, где лестницы вели в подземные темницы. У входа сидели двое и во всё горло переговаривались, отпуская едкие, похабные комментарии в адрес друг друга. Только заметив Филиппа, они вскочили с мест и поклонились.
— Ваше высочество!
— Я слышал, что там прибавление? — спросил Филипп.
Один из охранников усмехнулся и гордо закивал.
— Откройте.
Они переглянулись, но спрашивать не стали: приказ принца обсуждению не подлежал. Филипп зажёг световой шар и бегом спустился по ступенькам в непроницаемую тьму, слыша, как один говорит другому: «Так и знал, что кто-нибудь да не удержится посмотреть на неё!»
Многие камеры были пусты, лишь из некоторых злобно зыркали на Филиппа пленные воины Райдоса. Они были бы рады наброситься на него, но меж зачарованными прутьями нельзя было даже просунуть руку, и они могли лишь ругаться, обзывая его последними словами, и посмеиваться. Филипп к ним даже не поворачивался: ему достаточно было чувствовать испепеляющие, полные ненависти взгляды.
Такой Филипп ожидал увидеть и у Анны, но встретила его усталость. Анна сидела, прислонившись к стене, и массировала виски. Она перевела на Филиппа настолько безразличный взгляд, что ему показалось, что она не до конца пришла в себя.
— Анна? — прошептал он.
Её глаза на мгновение закрылись, а губы тронула усмешка — тоже усталая и вымученная.
— Не узнаёшь, Керрелл? Я настолько плохо выгляжу?
Её голос был не громче шёпота.
— И правда, бывало лучше, — парировал Филипп.
Анна покачала головой и поморщилась от боли.
— Мы с тобой виделись меньше суток назад, — продолжал Филипп. — Объясни мне, как тебя угораздило попасть сюда?
— Я… — С её губ сорвался дрожащий выдох. — Мы с Хогом… Ты его, наверно, не помнишь, он тебе нагрубил и соврал, когда ты искал меня у нас дома… Мы спустились в котлован, потому что ему что-то хотелось найти, и на нас напали…
— Я слышал, что что-то нашли.
Пазл из услышанного постепенно собирался.
— Прекрасно! — воскликнула Анна. — Чего ты пришёл? По-твоему, мне недостаточно плохо?
Она уткнулась лицом в ладони, впиваясь пальцами в кожу, и плечи её задрожали.
— Что с тобой? — настороженно спросил Филипп.
— Какой-то кретин зарядил мне по голове, — выдохнула она. — Со спины. Трус.
— Мне сказали, что ты кого-то убила. Это были меры предосторожности. Я бы тоже не рискнул подходить спереди.
Анна резко обернулась к Филиппа, и глаза её блеснули так, будто хотела его убить.
— Они убили Хога! — прошипела она, и было в её оскале что-то дикое, как у готового к атаке зверя. — Он ничего им не сделал!
— А ты убила нашего генерала.
— Вы не докажете. — Анна надулась, скрестив руки на коленях и отвернувшись. Голос её звучал глухо. — Мало ли кто это мог быть. Или вообще случайность.
— Тем не менее у нас есть свидетели того, что ты убила других людей. Даже если они не найдут прямых доказательств, повесить их на тебя — проще простого. И они убьют тебя, как только получат какую-то информацию.
Филипп говорил так спокойно и жестоко, словно ему было всё равно. Анна нервно сглотнула.
— Какую ещё информацию? Я ничего не знаю. — Она мотнула головой и зарычала от пронзившей боли. — Мы ни за кого не сражаемся и ни на кого не работаем. Мы убивали воинов Райдоса точно так же, как и ваших. Вообще без разницы.
— Не думаю, что это сыграет тебе на руку, — вздохнул Филипп и попробовал дотронуться до прутьев. Руку обожгло заклинание, оставляя на коже красный след.
— И ты пришёл сказать, что мне осталось жить недолго? — Анна усмехнулась. — Как мило с твоей стороны. Если моя голова будет болеть дальше, я даже не против.
Филипп покачал головой, грустно улыбаясь и потирая обожжённую руку. Он ещё раз окинул камеру задумчивым взглядом.
— Если ты перестанешь со мной огрызаться, возможно, я тебя вытащу.
Анна подняла на него вопросительный взгляд, но спросить не успела: вдалеке послышался лязг дверей. Филипп вздрогнул, бросил: «Я вернусь позже», — и вылетел из подвалов так же быстро, как спустился туда, едва не столкнувшись на выходе с Линкольном Эрзетом. Анна моргнула и снова откинулась на стену, закрывая глаза и кутаясь в кожаную куртку.
* * *
Филипп мерил шагами комнату, почёсывая поросший щетиной подбородок. В голове у него не на жизнь, а на смерть бились две мысли, каждая из которых казалась правильной и неправильной одновременно.
Первая утверждала серьёзно и беспристрастно,