Электричка снова свистнула дьявольским свистом, содрогнулась от головы до хвоста, залязгала буферами, зажужжала, застучала компрессором, плавно тронулась и пошла, понемногу набирая ход, буравя ночь ослепительным лучом прожектора. Миновав платформу, она взвыла, наддала и канула в метель. На платформе сразу стало темнее, и со всех сторон на этот крошечный островок света навалилась метельная черная пустота.

Адреналин поставил торчком воротник облезлой кожанки, поглубже надвинул знаменитую шапку из убитого в доисторические времена кролика и, прикрывая свернутой в трубочку ладонью тлеющий кончик сигареты, шагнул из-под пластикового колпака в снежную круговерть.

"Запорожец" поджидал его на своем обычном месте, похожий в темноте на заметенный снегом стожок. На бугристой от намерзшего снега покатой поверхности заднего стекла какой-то весельчак уже успел вывести пальцем то же словечко, которое Адреналин минуту назад видел на пластиковом колпаке телефонной кабинки. Этого весельчаку показалось мало – видимо, нереализованная творческая натура бурлила в нем и требовала выхода, – и он сопроводил свою надпись незатейливой иллюстрацией, на которой был схематично, зато очень крупно, изображен упомянутый в надписи орган. И надпись, и рисунок уже основательно залепило свежим снежком, так что теперь все это напоминало высеченную в скале пиктограмму. Адреналин немного полюбовался этим художеством, но стирать его не стал, поскольку не видел в таком действии никакого смысла. Со временем само растает и сойдет, так зачем уродоваться, отдирая намертво примерзшую к стеклу ледяную корку? Так даже красивее. Некоторые лепят на стекло наклейки, надписи всякие. Едет по дороге древний "Москвич-412", а на стекле у него огромными буквами написано: "Ралли". И даже по-английски. И никто не удивляется, пальцами не тычет – привыкли.

Лобовое стекло тоже было заметено примерзшим снегом. Адреналин кое-как проковырял, протер в этой корке небольшое, с две ладони, окошечко, чтобы видеть дорогу, и полез за руль.

На приличном удалении от станции в темноте голубыми и желтыми звездочками подмигивали сквозь метель огни поселка. Где-то там, под этими огоньками, проживал, вероятнее всего, веселый автор пиктограммы, украшавшей заднее стекло "Запорожца". Плохо проживал, убого и скучно и от скуки своей и убожества буквально на стенку лез: писал на заборах нехорошие слова, подбрасывал в соседские нужники дрожжи в жаркую погоду, травил свой молодой организм дешевым вином из гнилых яблок, пьяный дрался на танцульках и неумело портил девок, не доставляя этим ни себе, ни им удовольствия. А сколько их, таких, живущих по уши в дерьме и не понимающих, за каким, собственно, дьяволом их пустили гулять по свету! По одной России-матушке их не перечесть, недаром же все кругом исписано похабщиной. А по всему миру? О-го-го! Это же такая армия, какой не бывало за всю историю человечества. Это, черт его дери, тот самый рычаг, которого не хватало Архимеду, чтобы перевернуть мир вверх тормашками...

"Запорожец" долго не хотел заводиться, кудахтал стартером, трясся, как припадочный, глох, но потом все-таки затарахтел и пару раз победно выстрелил глушителем. Адреналин дал двигателю прогреться, включил тусклые фары и осторожно, чтобы не забуксовать, вырулил на дорогу.

Захваченный новой идеей, он уже забыл и о намеченной на завтра продаже собственной фирмы, и о Зимине, которому эта продажа, кажется, пришлась не по вкусу. Да ну его! Со временем одумается и сам все поймет. А не поймет, так Адреналин все ему подробно растолкует. Он, Адреналин, сам непростительно долго не понимал того, что надо было понять сразу. Валял дурака, развлекался с новой игрушкой, с лохотронщиками воевал... Что лохотронщики! Они – просто опарыши, кишащие в огромной куче дерьма. Если тебе не нравятся опарыши, если тебя при виде их с души воротит, есть только два выхода. Первый, наиболее распространенный, потому что более простой, это зажать ноздри, отвернуться и больше не смотреть в ту сторону. Второй – это поддеть дерьмо на лопату, сбросить его в какую-нибудь яму вместе с живущими в нем опарышами, засыпать землей и посадить на этом месте, скажем, яблоню. Или цветы. Или, если ты такой земледелец, тыкву какую-нибудь. Словом, что-нибудь более полезное и приятное глазу, чем куча дерьма, кишащая червями. А копаться в этой куче и давить опарышей по одному – это не выход. Только сам перемажешься с головы до ног, а их, опарышей, все равно не передавишь.

Адреналин уже понял, в чем заключалась его главная ошибка. Рутина, рутина... Пошел по пути наименьшего сопротивления, не отважился выйти за пределы привычного круга общения, взялся вербовать сторонников среди своих – тех, что плавают поверху. А их не так уж много, и даже для лучших из них Клуб – просто очередной способ пощекотать нервишки, вроде той же рулетки или сауны с наемными телками. Они просто стресс снимают, дают выход неиспользованной энергии, и с деньгами своими, с квартирами, машинами, постами и секретаршами не расстанутся никогда. Скучно с ними, и опереться не на кого, и даже Клуб не радует, потому что рутина... Рутина! Каждую пятницу одно и то же, никакого разнообразия, не говоря уже о движении вперед. Снизу надо было начинать, снизу! Со скотов бедных, которые даже не подозревают, что живут как скоты и покорно тянут свою заляпанную навозом лямку изо дня в день. Забитые, спившиеся, тупые... Их же миллионы! На них этот мир держится, их кровью и потом питается и держит их в скотском состоянии, потому что это удобно.

Придерживая неподатливый руль левой рукой, Адреналин полез в карман куртки и сунул в зубы сигарету. Печка не работала, в машине было холодно. Слегка подсвеченная фарами заснеженная скользкая дорога, лениво извиваясь среди белых пустых полей, с выводящей из терпения неторопливостью уползала под обледеневший куцый капот. Чиркая зажигалкой, Адреналин припомнил, что Зимин пару раз обзывал его маньяком. Психом, клоуном, придурком, паяцем – это сколько угодно, а вот маньяком всего пару раз, и тон у него при этом был какой-то... В общем, такой, как будто он не обзывался сгоряча, а спокойно констатировал общепризнанный факт. Интересно, что сказал бы он теперь, узнав, о чем думает Адреналин?

Конечно, с его, Зимина, точки зрения человек, бредящий глобальным переустройством, стрелками истории и какими-то отметками, являлся стопроцентным маньяком. Но Адреналин-то знал, что это не так! Мир – это такая махина, которую в одночасье не перевернешь. Понадобятся годы, может быть – столетия... Но надо же когда-то начинать! Кому-то и когда-то... С малого, с ерунды, с казино и лохотронов, с грязных подвалов, потихонечку, методом проб и ошибок, забредая в тупики, возвращаясь вспять по собственным следам. Города и империи не возникают ведь по мановению волшебной палочки, а строятся веками и тысячелетиями, и религии тоже не падают с неба в законченном виде и не воцаряются в одну минуту на половине земного шара, а начинаются с одного человека, с ерунды, крупинки, зернышка, мысли, промелькнувшей в чьей-то вшивой, отродясь не чесанной голове... И растут, набирают силу, закаляются в крови, гонениях, в насмешках, ширятся, ползут во все стороны. И вот уже, глядишь, человеку, который отродясь не верил ни в Бога, ни в черта, страшно в этом своем неверии признаться: а вдруг?.. Да мало ли что может оказаться там, за чертой! Уж лучше лишний раз перекреститься – так, на всякий случай. А начиналось все с чего? Вернее, с кого? С сына плотника, который мечтал переделать мир! Ну, и у кого сегодня повернется язык обозвать того паренька маньяком?