платье — простой зеленый атлас, — великолепно на ней сидевшее. А Николь ощутила отсутствие Франсуа. Он бы обожал эту женщину — ребенка, стесняющуюся своей, красоты, но вдруг ее осознавшую. Но нет у нее папы, чтобы сердиться на мальчиков, чтобы сказать ей, как она красива, когда она в этом усомнится, чтобы обнять ее, когда она вдруг снова почувствует себя ребенком. Отец Николь всегда давал ей понять, что ее любят и ею восхищаются, что бы там ни было. Ирисы в вазе на витрине вызвали острые воспоминания, как Франсуа наполнял имидом, когда оправлялся от приступа черной меланхолии. Отчаянные провалы лишь подчеркивали высоту хрупких вершин.

Ментина покружилась перед ней:

— Обожаю это платье!

— И правда не так уж плохо выглядишь, — поддразнила ее Николь. — Ты даже становишься красивой. Папа тобой гордился бы.

— Не надо. У меня сердце ноет, когда я думаю о нем.

— Ладно, давай упакуем платье и пойдем покажем его бабушке и дедушке.

На залитой солнцем площади в лавках были выставлены немногие товары, которые пощадила война, цокали подковами лошади, играли дети, и миру было все безразлично. Николь поискала взглядом Алексея, но его нигде не было. Чувствуя в душе пустоту, она прибавила шагу, направляясь к дому родителей, — у давильни в Бузи ждала отправления большая партия. Чувствуя свою вину, Николь поцеловала Ментину на прощание и была рада наконец убежать. Работа — единственное, что помогало отвлечь мысли от Франсуа, а теперь и от Алексея.

Добравшись до давильни, Николь не увидела в конторе массивной фигуры Ксавье. Его тогда так избили, что она отправила его домой поправляться, а Луи должен был прийти только в середине дня. Казалось, что тут все вымерли, и когда в дверях погреба показалось дружелюбное лицо Эмиля, Николь готова была его расцеловать.

У него дрогнули веки:

— Мадам Клико!

Он всегда узнавал ее по шагам.

— Доброе утро, мой милый мальчик. Где все?

Он молча ковырнул сапогом камни.

— Что на этот раз случилось?

— Мсье Моэт снова предлагает двойную плату. Война, здоровых мужчин мало, а для розлива нужны рабочие. У всех беда, всем нужны деньги…

— И даже мальчики из приюта?

Эмиль кивнул. Времена тяжелые, работников пришлось перевести на половинное жалованье. Они уже собрали урожай и однажды отвергли предложение Моэта, так что — кто их осудит?

— Они знают про партию, которую надо сегодня отгрузить в Париж?

— Сказали — вернутся на той неделе, когда закончится работа у Моэта.

Нет отгрузки — нечем платить жалованье. Порочный круг закручивался штопором и разрушал все ее планы.

— Я ему не был нужен, но я бы не пошел, даже если бы он меня позвал, — сказал Эмиль. — Вот так лучше, вы улыбаетесь.

А она и правда улыбалась. Какой чудесный парень! Ей повезло, что он на ее стороне.

— Я очень рада, что ты здесь, — проговорила она, потрепав его по руке.

У вас гость. Он меня расспрашивал про пресс, я ему показал — надеюсь, вы не против. Он сказал, что он друг.

— Кто это? Он назвался?

Николь взяла Эмиля за руку и повела к конторе.

— Да. Генерал Марин. Отлично говорит по-французски, но он русский… Я что-то не так сделал?

— Все в порядке.

Алексей стоял в дверях погреба, наклонив голову, чуть не касаясь притолоки, и смотрел на Николь с Эмилем.

— Я подумал, что этим тупым пруссакам мой драгоценный совиньон доверять нельзя, и приехал все-таки сам. Эмиль знает здесь каждый дюйм и великолепно провел экскурсию. Ваш лучший работник не достался Моэту, но кто может его осудить за верность столь прекрасному работодателю?

Николь чувствовала, что глупо улыбается от радости.

— Значит, вы меня к нему проведете? — Алексей сиял ей в ответ.

— Это ящик с виноградника Аи? — спросил Эмиль.

— Да, но я не хочу, чтобы ты поднимал его из погреба по ступенькам. Если ты упадешь…

— Вы мне только скажите, где он, и я его сам принесу, — предложил Алексей. — И могу еще помочь с отгрузкой. На вас напал десяток вооруженных казаков, но и тогда у вас не было такого обреченного вида, как сейчас, когда Эмиль сказал, что ваши люди вас бросили. Будь это на моем дежурстве, они бы под трибунал пошли, — сказал он.

Николь покачала головой:

— Тут дело посерьезнее, чем десяток пьяных солдат с ржавыми мушкетами. Тут пять тысяч бутылок, сотни ступеней погреба. День тяжелой работы для пятерых опытных рабочих, а для одного солдата с самыми лучшими намерениями она практически невыполнима. Но все равно спасибо.

— Если так, я вам дам десять человек. Это самое меньшее, что они могут сделать после случая на площади Прав Человека. Это из-за них вашего Ксавье сегодня здесь нет, так что мы у вас в долгу. Не возражайте! Раз в жизни позвольте кому-нибудь вам помочь. Даже вам нужна поддержка время от времени. Можно я пошлю Эмиля с письмом в лагерь?

— Слушаюсь! — радостно козырнул паренек.

— А ты найдешь дорогу? — спросила Николь.

— Легко. Я же живу рядом и каждый день хожу мимо.

— Если так, то я с радостью принимаю вашу помощь, Алексей. Но прошу вас: после этого все ваши долги передо мной будут полностью погашены.

Она терпеть не могла быть в долгу, даже у него. И тем не менее про себя поблагодарила Моэта за его коварство. Возможность выполнить заказ и пробыть в давильне целый день с Алексеем — такой непреодолимый соблазн.

Эмиль двинулся в путь, и Алексей помог загнать телеги во двор, а потом она провела его вниз, в погреб. Ей предстояло вместе с ним отобрать вино и нагрузить ящики. Остальное сделают его люди.

— Итак, это ваше царство, — сказал он, когда они дошли до подлежащих погрузке бутылок. — Не слишком ли здесь темно и тесно для женщины, которая так любит свободу?

— Здесь происходит волшебство. Каждой бутылке предстоит своя особая жизнь.

— Особая жизнь у каждой, и свой характер у каждой?

— Именно так! Нет даже двух одинаковых, если вы понимаете, как их пробовать.

— Вы не возражаете?

Алексей показал в пролет погреба, уходящий в темноту.

— Прошу вас, — ответила Николь.

Алексей пошел вдоль рядов, рассматривая полки с бутылками, бутылки в песке, готовые к ремюажу, — красные, белые, игристые. А тем временем Николь обдумывала предстоящую работу, рисуя себе порядок погрузки, из каких партий что брать, что пока еще оставить, содержание сопроводительных записок и инструкций возницам.

Когда она подняла глаза, он стоял рядом, глядя на нее задумчиво, будто пытался что-то такое в ней понять.

— Извините, меня унесло далеко, — улыбнулась Николь. — Столько еще надо