всей Шампани. Перед такой сочной сплетней ей не устоять, будь она тебе хоть сто раз подруга. Я ей велела держать язык за зубами и даже верю, что она это сделает — на этот раз. Но не давай ей новых поводов.

— Так ты это не в клубах пара видела?

Наташа прищурилась:

— Ты о любви?

— Нет никакой любви!

— Мне для этого пар не нужен. Я тебя знаю лучше, чем ты думаешь.

— А какая разница? Он не причинит мне вреда.

— Откуда ты знаешь?

— А откуда я знаю, когда вино созрело? Знаю, и все.

— Но не ожидай слишком многого — вот что говорит мне пар. Любовь не всегда приходит так, как ты этого хочешь. Так что пусть уж будет, какая есть. — Наташа обняла ее: — Тут у меня хорошее предчувствие, насколько вообще человек может что-то предсказывать. Хотя люди не всегда такие, какими кажутся. Будь осторожна и осмотрительна, Бабушетта: в стенах этого города скрыто больше глаз и ушей, чем ты себе представляешь.

Вдоль дороги к дому в Бузи цвели наперстянки, лютики, купырь, переплетаясь между собой, и майский цвет переливался на ветвях деревьев бело-розовой метелью. Николь представила себе, как солдаты возвращаются с фронта к этой земной красоте, и возблагодарила Бога, что война окончена и Наполеон, сосланный на Эльбу, теперь не опасен.

На виноградники уже вернулись самые верные из ее рабочих. Они копали канавы, формировали ряды, согласно местным правилам planter a la route — аккуратные и упорядоченные. Но бог с ними, с цветами, — рабочих не хватает, чтобы закончить все вовремя. Николь хлестнула Пино, ускоряя рысь, и когда подъехала ко двору давильни, подошел Эмиль и принял поводья.

— Вам пакет.

— Спасибо, Эмиль. День жаркий, ты присмотри, чтобы у Пино воды было вволю.

Она похлопала коня по холке, и Эмиль повел его в конюшню, обняв за голову, а жеребец тыкался в него мягкими ноздрями.

Пакет лежал на столе, и на нем было что-то написано рукой Алексея. Николь разорвала пакет и развернула пелерину из того же материала, что и мундир, который генерал ей одолжил и который все еще лежал у нее в комнате рядом с кроватью. Отколов от воротника записку, Николь подошла к окну и прочла ее.

Свой мундир я Вам отдал, чтобы Вы не замерзли, милая, но это военное имущество, и мне нужно будет его вернуть, как только кончится эта война. Сегодня вечером я буду проезжать мимо Ваших погребов в Реймсе. Может быть, Вы сможете сохранить эту пелерину и вернуть мне обратно мой мундир? Я мог бы Вас там встретить в восемь вечера. Пошлите Вашего паренька в лагерь с ответом.

Алексей

В прозрачных сумерках висела в небе начищенная раздутая луна и освещала Николь дорогу к погребам на площади Прав Человека, где уже ждал ее Алексей. Она сняла с пояса большой ключ отпереть погреб — все рабочие уже ушли.

Алексей улыбнулся:

— Вы ее надели. Спасибо.

Он поднял воротник ее пелерины, защищающий шею от холода, Николь зажгла лампу, и они вошли внутрь, закрыв за собой дверь.

— Я принесла ваш мундир. Тяжелый! — Она протянула ему сложенный мундир.

Алексей его надел.

— Тяжелее, чем вы можете себе представить. Но ничего другого я не знал последние годы. — Он кивнул на уходящие вниз ступени: — Сколько там у вас километров?

— Практически без края, примерно двадцать пять. Но я знаю каждый дюйм.

— Не сомневаюсь. И покажете мне?

— На это же вся ночь уйдет!

— Именно так.

— Осторожнее на ступенях, все факелы погашены. Топлива мало, а люди разошлись по домам.

Воздух в погребах был прохладен, окутывал все предметы бархатно-черным коконом. Николь подняла лампу повыше.

— Вот самая первая стойка, которую я увидела в жизни — в тот день, когда в Реймс пришла революция.

— Как это случилось?

— Я была сорванцом и сдуру влезла в драку с большими мальчишками. Наверху творился хаос, и Ксавье меня сюда затолкал, чтобы спрятать от них. Мне показалось, что я попала в пещеру фей.

— Значит, ничего особенно не изменилось. А наверху мир меняется слишком быстро, — заметил Алексей.

И они пошли в молчании по лабиринту погребов. Километры вина, тележек, дымовых труб — она хотела, чтобы это никогда не кончалось. Возле того места она остановилась, засунула руку за этажерку с vin de Sillery[59] и смахнула пыль. На стене было вырезано:

ФК ♥НП

Алексей тронул ее за руку:

— У вас есть Ментина.

— Да, она — моя радость. Забавно, как ты стараешься изо всех сил навязать детям свою волю, а они делают, что хотят, хоть ты разорвись. Идемте дальше.

Они шли и шли, и у каждого коридора была своя история. Он внимательно слушал, задавая бесконечные вопросы. Много часов прошло, пока они прошли полпути и двинулись обратно. Невозможно было понять, день уже или еще ночь, но утро должно было быть близко.

— Вы столько обо мне слышали, а что же сами? Расскажите мне о себе. Я же о вас ничего не знаю, только то, что вы русский генерал и знаете все, что только можно знать о вине… И еще что у вас шрам, о котором вы не хотите говорить.

— Я бы предпочел сегодня затеряться в вашем мире. Обещаю, что когда-нибудь все расскажу, но сейчас мы у вас, и лучше говорите вы. Своими историями вы помогли мне забыться. Я, как правило, не сплю. Это делает меня прекрасным солдатом, но очень несчастным человеком. Давайте пойдем дальше?

Они отправились дальше, вдвоем, в тишине и темноте. Николь не хотела, чтобы утро наступило слишком быстро. С того дня, как умер Франсуа, она постоянно ощущала тяжелое одиночество. Сегодня с Алексеем w нет.

— Вот здесь. Это была вершина, лучший урожай всех времен, тысяча восемьсот одиннадцатый год. Мой год вина кометы. Эти стойки восстановили после того, как я была тут в последний раз. Часть вина вылакали ваши люди, когда напали на мои погреба.

— Я сделал все, что мог, чтобы это возместить… То есть я надеюсь, что это так. Но вот одна вещь меня заинтриговала. В той партии, что мы помогли грузить, были тысячи бутылок шампанского, но не оказалось ни одной мутной или испорченной, насколько я могу судить. Как вы этого добиваетесь?

Она снова улыбнулась его бесконечным познаниям. Конечно, прозрачное шампанское он заметил. Его взгляд не пропускал ничего.

— Совершенно секретные сведения, даже для вас.

— Даже сейчас, когда мы здесь только вдвоем?

— Это знают всего четыре человека