древние деревья и построены мантейоны, благодаря которым мы знаем о нем. Вы сидите, конечно, в одном из таких мантейонов. Когда виток был закончен, Пас благословил его.

Шелк опять остановился и мысленно сосчитал до трех, как часто делал, выступая с амбиона; сейчас он искал среди лиц слушателей одно, которое напоминало, хотя бы отдаленно, лицо сумасшедшей девушки.

— Даже если вы склонны не соглашаться с тем, что я сказал, я требую принять это, хотя бы на время, ради экзорцизма. Есть кто-нибудь, кто не может это принять? Если есть, пожалуйста, встаньте. — Он пристально поглядел на Кровь, но тот не встал.

— Очень хорошо, — продолжал Шелк. — Пожалуйста, поймите, что Пас благословил не только сам виток: все на нем получило благословение Паса и находится под его защитой. Каждая часть тоже получила его, и большинство из них сохранило его до сих пор.

Но временами, не без основания, Пас перестает защищать некоторые части созданного им витка. Это может быть дерево, поле, животное, человек или даже целый город. В нашем случае речь идет о строении — том самом, в котором мы все находимся; с тех пор, как оно стало частью этого дома, Пас перестал защищать весь дом.

Он дал мысли просочиться в них, пока его глаза перебегали с одного лица на другое. Все женщины Орхидеи были достаточно молодыми, а некоторые потрясающе красивыми; многие, если не большинство, выглядели очень симпатичными. И ни одна не напоминала Мукор, ни в малейшей степени.

— И что, вы спросите, это означает? Значит ли это, что дерево умрет и город сгорит? Нет, не значит. Допустим, что у кого-то из вас есть кот, который кусает и царапает вас, пока наконец вы, с отвращением, не выбрасываете его на улицу и не захлопываете за ним дверь. Этот кот, который был вашим, он не умрет — или, по меньшей мере, не умрет сразу. Но когда на него нападут собаки, не будет никого, кто бы защитил его, и любой прохожий, который захочет бросить в него камень или претендовать на него, может сделать это безнаказанно.

Именно это происходит с теми из нас, кто лишается благословения Паса. Некоторые из вас, я точно знаю, были одержимы, и через несколько секунд я попрошу ту из вас, которая была одержима, описать это.

Маленькая темноволосая женщина в конце первого ряда усмехнулась, и хотя ее лицо изменилось совсем немного, Шелку показалось, что из-под него выглядывает череп. Он расслабился и только сейчас понял, что его ладони покрыты потом, резная рукоятка трости Крови стала скользкой и на лбу набухли капли испарины, угрожающие стечь ему в глаза. Он вытер их рукавом сутаны.

— Предмет за мной когда-то был Священным Окном — сомневаюсь, что среди присутствующих есть кто-то настолько невежественный, что этого не знает. Когда-то через такие Окна лорд Пас говорил с человечеством. Так что оно для богов, и каждый из вас это знает — боги говорят с нами при помощи Окон, которые Великий Пас построил для них и нас. Есть и другие способы, конечно, и один из них — авгуры. Но это не изменяет того факта, что Окно — важнейший из них. И разве можно удивляться, что Пас перестал защищать это место, если мы разрешили Окну прийти в негодность? Я говорю «мы», потому что я включаю самого себя; мы, каждый мужчина и каждая женщина в Вайроне, дали случиться этому кошмарному событию.

Готовясь к экзорцизму, я сделал все, чтобы исправить ваше Окно. Я почистил и укрепил контакты, вновь соединил порванные кабели и попытался сделать некоторые более сложные починки. Как видите, я не преуспел. Ваше Окно осталось темным и безжизненным. Оно закрыто для Паса, и мы можем только надеяться, что он проявит добрую волю и вернет этому дому свое благословение в ответ на наши молитвы.

Некоторые из юных женщин начертили в воздухе знак сложения.

Шелк одобрительно кивнул, потом посмотрел прямо на темноволосую женщину:

— А теперь я собираюсь поговорить прямо с бесовкой, которая приходит к нам, потому что я знаю, что она здесь и слышит меня.

Самый могущественный из богов, Внешний, отдал тебя в мою власть. У тебя тоже есть окно, мы оба это знаем. Я могу закрыть его, замкнуть для тебя, если я захочу. Уйди из этого дома навсегда, или я так и сделаю! — Шелк ударил по сцене тростью Крови. — Уходи!

Юные женщины вздрогнули и затаили дыхание, а усмешка темноволосой растаяла. Как будто (сказал себе Шелк) у нее была лихорадка; пока он глядел на нее, лихорадка прошла, и вместе с ней бред.

— Итак, я уже сказал достаточно. Орхидея, недавно я спросил Синель, была ли ты одержима, и она сказала, что нет. Это верно?

Орхидея кивнула.

— Встань, пожалуйста, и скажи это громко, чтобы мы все услышали тебя.

Орхидея встала и прочистила горло:

— Да, патера. Это никогда не случалось со мной. И я не хочу, чтобы случилось.

Некоторые из юных женщин хихикнули.

— Ни с кем из вас больше такое не произойдет. Я верю, что могу вам это пообещать, и я это делаю. Орхидея, ты знаешь тех, с кем это уже случилось. Кто это?

— Фиалка и Крассула.

Шелк ткнул тростью в сторону зала:

— Могут ли они встать, пожалуйста?

Они, неохотно, встали. Фиалка оказалась выше большинства девушек, с гладкими черными волосами и сверкающими глазами; Крассула была тонкая и почти плоская.

— Это не все, — сказал Шелк. — Я знаю, что была еще одна, по меньшей мере. Если кто-то из вас был одержим, пожалуйста, встаньте, даже если Орхидея не назвала ваши имена.

Кровь, на заднем ряду, улыбнулся; он подтолкнул локтем Мускуса, который улыбнулся в ответ, продолжая чистить ногти ножом с длинным лезвием. Женщины поглядели друг на друга; некоторые зашептались. Наконец, медленно, маленькая темноволосая женщина встала.

— Спасибо тебе, дочь моя, — сказал Шелк. — Да, это ты. Ушла ли бесовка?

— Да, как мне кажется.

— И я так думаю. Как тебя зовут, дочь моя?

— Мак, патера. Но я еще не чувствую себя так, как обычно.

— Я вижу. Ты знаешь, Мак, мне кажется, что Орхидея упомянула тебя, когда мы с ней разговаривали… — он едва не сказал, что это потому, что физически она является полной противоположностью Синель; в последнее мгновение он поправил себя: — …потому, что ты очень привлекательна. И это как-то связано с твоей одержимостью, хотя я не могу быть полностью уверен. Когда ты была одержима, Мак?

— Только что.

— Говори громче. Не думаю, что кто-нибудь услышал тебя.