Пока мы шагали через поля по пружинистому дерну, объеденному овцами Джона, я не касался намеченной темы. Всему свое время и место, мне не хотелось опечалить Этель упреками прежде, чем мы обменяемся обычными приветствиями старинных и близких друзей. Я и вправду был очень рад снова повидаться с ней – и так и сказал (вообще я стараюсь говорить людям приятное, когда могу сделать это от души), а она очень любезно ответила, что тоже рада – и, полагаю, тоже не кривила душой: для женщины она очень умна, и, верно, ей, похороненной в глуши, одно удовольствие пообщаться с таким человеком, как я. Еще бы, после непрерывного пребывания в обществе Джона с его навозными кучами и детективными романами! И все же она, по всей видимости, искренне к нему привязана.

Мы уселись рядышком на стволе упавшего дерева и некоторое время молча любовались колокольчиками. Немного найдется женщин, способных хранить безмолвие пред красотами природы, – в этом, как и во многом другом, Этель являет собой приятное исключение. Вознамерься я связать жизнь с представительницей противоположного пола, я бы, пожалуй, женился на Этель, хоть она на год или два старше меня.

– Сирил, нам надо поговорить, – наконец нарушила она молчание.

– Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать, Этель. Ты осознала, какой промах допустила, пригласив…

– Ничего подобного! – прервала меня Этель с некоторой излишней сухостью. – Ты ведь даже не выслушал. Я насчет Эрика Скотта-Дэвиса.

– Как я и предполагал, – пробормотал я, улыбнувшись, и позволил ей изложить свой взгляд на ситуацию. Должен сразу заметить (поскольку превыше всего горжусь своей интеллектуальной честностью), в ее устах история крайне отличалась от того, что я ожидал услышать. По словам Этель, приглашение Эльзы в компанию Эрика Скотта-Дэвиса и де Равелей было отнюдь не промашкой, а, напротив, плодом тщательно продуманной дипломатии. Этель и в самом деле хитроумием маневров уподобилась прямо-таки Макиавелли, и, хотя ситуация во всех аспектах оставалась крайне серьезной, я не смог подавить улыбки при мысли о дражайшей Этель, выступающей в столь несвойственной для нее роли.

Если убрать всякие женские околичности и финтифлюшки, суть дела сводилась примерно к следующему: Эрик Скотт-Дэвис, про которого мы с Этель давно сошлись во мнении, что он гад чистейшей воды, самым серьезным образом осаждал Эльзу Верити, не столько покушаясь на ее добродетель, сколько с гораздо более зловещими (как по мне) намерениями жениться на ней. Бедная крошка, неискушенная в делах мира и ослепленная внешним лоском и сногсшибательной самоуверенностью этого типа, уже почти вообразила, что влюблена в него. Если не принять самых решительных мер, трагическая свадьба была неминуема. Касательно мотивов самого Эрика Скотта-Дэвиса никаких сомнений не возникало: он вовсе не увлекся Эльзой – ее детская невинность никак не соответствовала его типажу женщин, а просто-напросто алкал ее денег. Растратив весьма недурственное состояние, унаследованное по смерти отца лет шесть тому назад, и скатившись, по слухам, до того, чтобы всерьез помышлять о последнем прибежище людей, не обделенных хорошим происхождением и тонкими чувствами, то есть о продаже фамильных портретов, Эрик Скотт-Дэвис явно находился в отчаянной ситуации.

Когда Этель заговорила о том, что Эльзу может увлечь такой человек и какое разочарование неизбежно постигнет несчастную малютку, на глазах у нее даже слезы выступили.

– Сирил, он и вправду умеет быть обаятельным! – пылко заявила она. – У невинной девушки ни малейшего шанса нет, если Эрик возьмется за нее всерьез!

– Ты хочешь сказать, что он и в самом деле… гм… физически привлекателен для вашего пола? – осведомился я деликатно, поскольку крайне не люблю в присутствии представительниц слабого пола затрагивать темы сексуальных отношений между мужчиной и женщиной. Рад заметить, что современная мода обсуждать в смешанном обществе вопросы, более уместные на помойке, нежели в гостиной, совершенно меня не коснулась.

– Пожалуй, да, – ответила Этель. – Не польщу своему полу этим признанием, но мужчина такого типа, у которого поверхностный налет, прикрывающий внутреннего дикаря, гораздо тоньше обычного, взывает к самым первобытным женским инстинктам – а у нас, дорогой Сирил, их куда больше, чем способен хотя бы представить мужчина такого типа, как ты.

– Понятно. – Мне сделалось не по себе.

– В том-то и беда. Мы теряем головы от мужчин вроде Эрика, а не от более цивилизованных вроде тебя. Например, от тебя, Сирил, ни одна женщина головы не потеряет, хоть тысячу лет старайся.

– Смею надеяться, я бы и минуты пытаться не стал, – отозвался я не без чопорности. Если у дражайшей Этель и есть недостатки (а будучи женщиной, она едва ли может их не иметь), то это склонность порой проявлять излишнюю откровенность.

– Видишь ли, – тем временем продолжала она, – Эрик воздействует на те инстинкты Эльзы, о существовании которых злополучное дитя даже не подозревает, – и пришла бы в ужас, узнай, что они у нее есть. И тем не менее они, эти инстинкты, исправно отзываются на его манеру обращения. Ну и само собой, он непревзойденный мастер обольщения – в этаком напористом стиле пещерного человека, не признающего скромность за ответ. Мастер.

– Ты говоришь, словно по собственному опыту, – парировал я: пожалуй, не слишком дружески, но слова ее меня слегка уязвили.

– Разумеется, он и на мне силы попробовал, – ответила Этель с коротким смешком. – Не смотри так изумленно, Сирил. Я не совсем уж уродина и все еще не перевалила за сорок. Если тебе так легче, то знай: я нисколько его не поощряла. Напротив, была с ним очень груба, но это далось мне нелегко. И хотя я наговорила ему самых отборных гадостей, какие только сумела придумать, меня так и подмывало грациозно упасть ему в объятия.

Ну и признаньице! Я предпочел обойти его молчанием:

– Неужели даже после столь неприятного инцидента он смеет принимать приглашения у вас погостить?

– Ой, да у Эрика шкура, что у носорога. Такие мелочи его не смущают. Кроме того, он, несомненно, еще не потерял надежды. И если сумеет благополучно жениться на деньгах Эльзы, наверняка попытается подкатить снова.

Вот уж не знал, что Этель такая язвительная. Обычно она – добрейшее существо.

Я снова вернул беседу к более неотложным материям:

– Уж конечно, ты предупредила мисс Верити, что он за человек?

– Уж конечно, и не подумала! – парировала она. – Я не настолько глупа, Сирил. Даже ты должен бы понимать, что это вернейший способ толкнуть девушку в объятия обольстителя.

– Она, полагаю, уже в том возрасте, чтобы рассуждать здраво? – запротестовал я.

– Ей двадцать один. А девушки двадцати одного года, Сирил, в подобных вопросах бестолковее семнадцатилетних. Кроме того, женщины ни в каком возрасте не способны рассуждать здраво в любовных вопросах.

Что (помимо всего прочего) роднит нас с Этель, так это глубочайшее презрение к ее полу. И в самом деле, я неоднократно замечал, что самые лучшие женщины всегда в грош не ставят весь свой пол как таковой. Наверное, оттого-то они и лучшие.