Перечитывая рапорт Чирикова, граф Головин, владелец не одной тысячи душ крепостных, конечно, не предполагал, что дворянин Чириков имеет в своем подворье всего-навсего два десятка таковых особей. Но Головин принял близко к сердцу беспокойство своего собрата моряка-подвижника за судьбу домочадцев и добился разрешения Сената выехать Чирикову в Петербург. В столице Чириков появился уже после кончины Головина и представил обширный проект освоения земель, открытых русскими моряками.

Знакомясь с предложениями мореплавателя, обычно сдержанный в оценках Мишуков удивился:

— Посудите, сколь печется о благе отечества сей молодец! Прежде прочего на открытых землях Америки следует крепость соорудить и приводить тамошние народы ласкою в подданство державы Российской.

Много своеобразных предложений впервые выдвинул моряк-следопыт для освоения новых земель, но все они пока томились в канцеляриях, некоторые успели перекочевать в архивы, а самого автора уже не было в живых. Соприкоснуться с его судьбой довелось и лейтенанту Спиридову.

Нехотя собирался к новому месту службы Григорий Спиридов. Распоряжению начальства он подчинился беспрекословно, но внутренне протестовал. За четверть века сроднился он с флотской службой, прикипел к морю. На Балтике и Каспии, Азовском или Белом морях — всюду просыпался и засыпал, вслушиваясь в рокот прибоя или перекатываясь на койке в штормовую погоду в каюте на корабле, ощущая на губах соленый привкус.

— Как же так, — сетовал он, прощаясь с офицерами «Варвары Великомученицы», — всю жизнь, поди, под ногами палуба, а нынче с тараканами воевать да сверчков слушать?

— Знать, на виду у начальства, — утешали товарищи, — не печалься, не в Казань же тебя за лесом отправляют. Глядишь, и чином пожалуют, вона Чириков, царство ему небесное, схлопотал в белокаменной капитан-командора. А «Варвара» все одно паруса на рейде сушит.

— Так он болезный был чахоткою, а я-то во здравии, совестно...

Брат Алексей тоже ублажал:

— Не горюй, передохнёшь от сутолоки моряцкой, заодно к матушке по пути заглянешь. Поклонись ей, подарочек я ей припас, шаль китайчатую.

— Постараюсь, не знаю, как начальник мой, Волконский. Мы, правда, с ним у Бредаля в Донской флотилии не однажды вместе хлеб-воду делили.

Назначенный главным в конторе лейтенант майорского ранга, были в ту пору и такие звания, и в самом деле не позабыл прежнюю службу со Спиридовым. Когда добрались до Клина, он отпустил его.

— Поезжай к своим, Григорий Андреич, покуда метели не видать, послезавтра к яму вернуться, — без обиняков сказал Белосельский, когда ямщик поставил санки у почтовой станции, — глядишь, лошадьми разживусь.

Еще в пути Спиридов сговорился с ним и сразу же поехал к себе, в небольшое сельцо Еросимово, верстах в десяти от Клина.

Не ожидавшая сына мать расплакалась от внезапной радости.

— Не чаяла я, сынок, с тобой повидаться, хвораю, помирать собралась.

Как мог успокаивал Григорий мать, а сам едва сдерживал слезы. Последний раз он виделся с матерью, когда еще был жив отец. Постарела она с тех пор, сгорбилась. Передав подарки, не откладывая, засветло, придерживая бережно мать под руку, сходил Григорий с ней в церковь. Храм, как обычно в будни, был закрыт, но батюшка, увидав их, сразу же заторопился, одеваясь. В нетопленом храме зажег лампады, помянул в молитве усопшего раба Божия Андрея. Григорий с матерью поставили свечки, помолились. Мать пригласила батюшку к себе по случаю приезда сына. Собственно, батюшка был единственным человеком, с которым она хоть изредка отводила душу в беседах после церковных праздников.

После скромного застолья, которое все-таки затянулось до полуночи, так как батюшка оказался словоохотливым собеседником, все время откладывал «посошок», Григорий проводил его до дома.

— Что в столице-то? — спросил на прощанье раздевший батюшка. — Наследник, наслышаны мы, не особо почитает нашу веру православную?

Спиридов озадаченно ухмыльнулся: «Глухомань, а все божьи слуги ведают». Ответил, что знал:

— Слухом, батюшка, земля полнится. Сказывают, в храмах Петр Федорович, их высочество, кренделя выписывает во время богослужения, чуть не петухом поет.

— Не к добру сие, — закашлялся, прощаясь, батюшка.

Утром не спавшая почти всю ночь мать благословила сына и, прощаясь, плакала, прижимаясь к нему.

— Пора бы тебе, Гришенька, невестушку приискать. Вон Олешенька второй год женат, внуками меня в письмах радует.

— В море, матушка, одни русалки водятся, — пошутил сын. — Олешке-то сподручней, на берегу их, девок, хороводы. Обещаю, ежели попадется где в московских проулках, своего не упущу...

В Москву Волконский и Спиридов приехали солнечным полднем. У Тверской заставы начинали строить горки и балаганы к Рождеству. Князь предложил заехать сначала в контору, а потом вдвоем отправиться к его родственникам.

— Разместишься покуда со мной, а там видно будет, — уговаривал он Спиридова, но получилось по-другому.

В Адмиралтейской конторе, в Сухаревой башне, их встретил оставшийся за старшего майор Безобразов. Он сразу же обрадовал Спиридова:

— Я вам комнатку приискал, неподалеку, на Сретенке, у вдовой генеральши. И плату она обещалась брать умеренную.

Потянулись конторские будни. Первую недели Волконский ездил представляться градоначальнику, полицмейстеру. Все они суетились перед приездом императрицы, наскоро познакомились с новы директором Адмиралтейской конторы. Спиридов начал знакомство с посещения Русских, Арифметических и Геометрических классов. Размещались они здесь же в, Сухаревой башне, комплектовались преимущественно из обедневших дворянских семей, иногда из так называемых «однодворцев», имевших во владении всего по одному крестьянскому двору. Принимали в эти классы и сыновей «из дьяков и подьячих и других сословий» в возрасте от 10 — 12 до 20 дет. Объяснялся такой «разнобой» и по сословиям, и по возрасту тем, что дворяне, особенно состоятельные, с неохотой отдавали своих чад в морскую службу, полную опасностей. Дворянские дети, закончив школу, направлялись в Петербург, в Морскую академию. Из остальных сословий выходили неплохие писаря, чиновники, секретари в разные конторы Морского ведомства.

Как ни странно, в классах было тепло, «школяры» одеты, обуты, с сытыми физиономиями.

— Сие заслуга прежнего директора нашего, Леонтия Магницкого, царствие ему небесное, — искренне сожалели, вспоминая последнего своего начальника, учителя и добавляли: — Еще бескорыстно проявлял заботу о нашем заведении капитан-командор Чириков, да жаль помер весной без времени, хворый был, здоровье потерял в дальних вояжах.

Вскоре начались Рождественские праздники. В отличие от Петербурга, в Москве народные гулянья привлекали жителей не только состоятельных кварталов, но и большие массы простолюдинов с окраин. Глядя на разношерстные толпы гуляющих подле Красной площади и на Лубянке, на Новинском, неподалеку от Арбата, и на Девичьем поле, Григорий Спиридов с большим удивлением встречал среди ремесленников и ямщиков, прислуги и кухарок именитых князей и помещиков с семьями, бродивших парами богатых щеголей и благовоспитанных дам с мужьями, титулованных городских чиновников и офицеров. Они, как и все гуляющие, покупали пироги, пили сбитень и вино на площадях у палаток и веселились от души.