* * *

Олджуна не сразу поняла, как очутилась в пещере. Кто-то позаботился уложить спящих в ней на сосновый лапник. Выходя, женщина каждой своей кровинкой порадовалась чуду пробужденной земли, ветру, светцам и звездам. Морщинистая почва пока что напоминала перекисшую в дубильной яме кожу. Кое-где гору до вечной мерзлоты испещрили провалы, взрезали глубокие скважины, и ущелья еще дымились. А все-таки мир блистал незнакомой первозданной красотой. Мир готовился рождать, созидать, строить… К небу летела тонкая золотая пыльца.

Олджуну окликнул Атын. Она обернулась. Высунув голову поверх валуна, парень сообщил хриплым со сна голосом:

– Велено было передать, чтобы ты назвала сына Сюрханом.

– Какого сына? – вспыхнула она. На миг вместо Атынова лица ей привиделось лицо Соннука.

– Сына моего брата, – неуверенно пробормотал Атын в спину бегущей женщине.

Первым, кого она увидела, выбравшись с петляющей стежки на большую тропу, был Тимир. Кузнец шел к Каменному Пальцу. Олджуна вытерла грязное лицо подолом, пригладила волосы и отправилась следом. Шла и думала: «Значит, Соннук догадывался о моем бремени. Не знал только, что ношу двоих…»

Когда сыновья подрастут, она расскажет, каким славным человеком был их отец. Не стыдно сказать, и нет в том ни капли неправды. Его долго обманывал демон, но ведь Соннук все понял. Не поддался. Не предал, не струсил…

В свое время не приходило в голову, что он и впрямь очень красивый, сильный и добрый человек. Настоящий. Она приняла его застенчивую любовь потому, что нуждалась в любви. Чьей угодно. Только любовь могла победить Йор. Соннук удачно подвернулся Олджуне… Теперь она жалела, что любила юношу телом, оставив закрытым сердце.

Хорошее имя – Сюрхан. Его можно разделить. А что? Сюр и Хан – коротко и красиво.

Три души у человека. Материнская душа течет в крови, в земной зиждется плоть, воздушная творит дыхание. А Сюр соединяет души. Сюр – сила жизни. Поэтому Сюр недоступен демонам, и, сколько бы они ни бесились, никогда – никогда! – им его не иметь и не властвовать над ним.

А Хан – это кровь. Это чистота племени, живой сок рода, воскрешающий память о предках. Кровь переливается от родителей к детям и дальше по Кругу, словно из сосуда в сосуд. С нею в потомках возрождаются джогуры Кудая. Солнечная человеческая кровь передается от колена к колену с верой в любовь Творца.

Не сокрушить человека, в котором горит небесный пламень. Не изъять капли материнской крови из народа, как не вынуть ток течения из вод Большой Реки.

* * *

Спускаясь с Каменного Пальца, Сандал услышал песнь. Дьоллох пел внизу и отделался кивком вместо приветствия. Жрец постоял молча и все же не вытерпел:

– Пусть будут благословенны дни твои… Но что ты тут делаешь так рано?

– Как видишь, пою, – прервался парень, слегка негодуя.

Сандал удивился:

– Ты умеешь читать знаки?

– Айана научила. Читать оказалось несложно. Сложнее запомнить доммы.

– Собираешься выучить наизусть всю Книгу?! – ахнул жрец.

Дьоллох пожал плечами:

– В старину сказания длились целую луну и даже три. А этот домм вполне уместится в девять вечеров, и в каждом будет по девять сказов, я подсчитал.

– Ты хочешь не просто рассказывать его, а петь?

– Конечно. Ты придумал знаки – кости словес, потом облек скелет повествования плотью. А я вливаю в домм звуки – кровь, чтобы он ожил. Люди услышат сказы, и каждый представит в плоти и крови все, что с нами происходило. Тогда олонхо оживет. У него появится душа…

– И Сюр! – восхитился жрец.

– Да, и Сюр.

Подошел какой-то старик и внимательно прислушался к разговору. В гору медленно шагали красавица Самона и близнецы Силиса. Чэбдик держал правую руку в лубке. За ними следовал еще кто-то… и еще…

– Погоди, Дьоллох, – заторопился Сандал, – погоди! В домме пока ни слова нет о сражении и вчерашнем дне. Нет истории лучшей из женщин… моей матери…

Жрец прикрыл ладонью глаза. Вчера Нивани рассказал ему об Эмчите.

– Я только примериваюсь, – успокоил певец. – У тебя много времени для завершения домма.

– Боюсь, он никогда не кончится…

– Это же хорошо! Но бесконечную Книгу жизни пишет Белый Творец, а ты повествуешь об отдельном отрезке времени нашей долины. Время поменялось, Сандал! Оно, можно сказать, началось заново. Поэтому твоя Книга, которая рассказывает о нас, живущих на рубеже времен, стала прошлым. О собственном прошлом нельзя забывать.

– Простите, перебью вас, – раздался позади незнакомый голос, и собеседники обернулись.

– Я правильно понял: ты и есть тот самый Сандал, сын знаменитой знахарки, сочинивший олонхо в таврах? – спросил незнакомый старик.

– Да… Я ее сын.

– Несколько весен назад она вылечила мою болезную спину, – улыбнулся старик. – Мир прекрасной душе твоей матери! Но не затем я перебил ваш интересный разговор, дабы похвастать, что спина с тех пор ни разу не заставила меня ходить, не видя неба. Мы, люди северного селенья, пришли, вернее, приползли в Перекрестье вчера вечером, едва живые после ужаса безумных стихий… Однако и не о том моя речь. Я хотел бы рассказать тебе о воине, который избавил нас от щекочущих бесов. Ах, как он сражался с нечистью, этот молниеносный рыжий ботур! Позже мы все равно были вынуждены уйти из родных мест. Невозможно стало дышать воздухом, испорченным смрадом Долины Смерти. Здесь мы узнали, что она взорвана, а рыжий воин – именем Меч – уничтожил главного демона! Скоро мы вернемся домой. Должно быть, и у нас теперь светло, как в первозданный день… Упомяни о подвиге ботура в нашем селенье, Сандал. Понадобятся подробности – я расскажу.

– Так вот почему Болот с опозданием прибыл в Долину Смерти! – воскликнул Чиргэл.

– Он пришел как раз вовремя, – поправил Чэбдик. – Иначе чучуны бы нас прихлопнули.

Дьоллох уважительно дотронулся до лубка:

– Чучуны ранили?

– Они, – кивнул Чэбдик и натужно пошутил: – Наверное, чтобы Самона нас различала.

…Нивани еле удалось спасти руку Чэбдика. Кость к кости выравнивал, мышца к мышце сшивал жильными нитками. Но четыре пальца превратились в лохмотья из костей и отмершей плоти, их пришлось отнять. Уцелел один большой палец. Шаман еще удивлялся, как Чэбдику удалось избежать черного огнеца. Такая хворь пожирает раненых быстро, если им сразу не была оказана помощь.

Чэбдик полагал, что он не умер благодаря оберегу и Чиргэлу. Покуда близнецы тряслись в драном пузыре Самодвиги, слабеющий Сюр Чэбдика охраняла косуля – зверь отцовского рода. Чиргэл вложил в кошель на груди брата свою половинку березовой игрушки, вырезанной отцом. Возился с Чэбдиком, баюкал, что-то рассказывал и, кажется, даже пел. Отвлекал от боли, как мог…