– Домм-ини-домм! Домм-ини! – хрустальными голосами запел Сата.

Коридор развернулся ярким хороводом и двинулся слева направо. Солнечный осуохай помчался быстрее… быстрее… еще быстрее, и перед Илинэ распахнулась Вселенная! Какая же она была величественная – ни кёсами, ни ночлегами не измерить! А тем паче человеческими глазами, зрящими не дальше полета стрелы…

Дрожа всеми мышцами, жилками в россыпи прозрачных звуков, оттенков, запахов, воздушная плоть насыщалась горним духом. Илинэ ощущала свою связь с каждой творящей и рождающей частицей мира. Была каплей росы и морем, песчинкой и сушей поднебесья, пядью и простором Земли, мигом и вечностью… Видела толпы людей и всякого в них человека, детей в стариках и мудрость в детях, крылья на плечах у многих, и во всех – почти во всех… небесный огонь! Немеркнущий огнь – изначальный свет, горящий в душах, как солнце в боках глиняных чаш.

– Домм-ини-домм! Домм-ини! – звенел волшебный камень.

Желтый колоб затрясся, будто шмат жирного студня, и со страшным воем-свистом ринулся вниз…

Необъятное зло неслось чудовищным торосом, средоточием запредельного холода вымороженной адской тверди, махиной раскаленного пекла, промозглым куском Жабын – вывернутого закрая Преисподней, где в плотоядных бочагах тлеют кости черных шаманов. Зло казалось несокрушимым и соперничало размером с Орто! Гнилостные полыньи извергали волны тлетворного смрада, мороза и зноя.

Навстречу выплеснулись из ущелий ослепшие шквалы, влача за собою алые ручьи кипящего грунта. Над землей завертелся взболтанный бесовской мутовкой пунцовый пепел. Горячие земные соки, точно молоко из треснувшего горшка, потекли из скважин. Красный пар курился из них…

Дрогнув вместе с сумрачной, исхлестанной ураганами Орто, в четырех ее сторонах и четырех между ними все живое подняло к небу глаза и увидело в облаках девушку в сияющем ореоле. Безграничной верой взмыло навстречу посланнице света неугасимое пламя любящих душ. Яростно затрепетали над Илинэ солнечные поводья! Из Сата вырвался мощный поток лучей, заряженный вселенским огнем. Бело-золотой костер вознесся выше самых высоких утесов, выше Каменного Пальца, и ворвался в рыхлую громаду, нависшую над землей больной темно-желтой тучей.

– Домм-ини-домм! Домм-ини!..

Свет бил, как множество множеств горных ключей, освобожденных под ударами копыт небесного табуна! Свет стрелял упругими струями белопенного кумыса, настоянного на молоке крылатой кобылицы. Свет реял предвестником Новой весны в звездных крылах Смотрящего Эксэкю. Разбуженные восемь очей его метали ослепительный пламень…

Увяла, сдулась, истаяла желтушная туча! Жалкий кровянисто-смоляной сгусток, сокращаясь и крючась, пополз было к краю пешего неба – нырнуть, затаиться в бахромчатых кромках, – и взорвался, не дотянув. Запекшиеся клочья грязной слизи высохли, искрошились и сгорели в лучезарном огне без следа.

Округлый, бело-золотой, как свежевыструганная коновязь, столп света слетел из открытых врат ярусов на вершину Матери Листвени. Слился с летящими поводьями людей на восьмигранной поляне и светом Вселенной.

Взошло солнце! Оно засверкало сквозь ветви, отразилось в глазах, озарило лица улыбками.

Великое древо опоясали разноцветные сполохи, по могучему стволу заструились текучие молнии. Живые пути развернулись из свитка у корней и побежали по Кругу Земли. Жизнь, время, мечты и мысли двинулись вместе с солнцем…

– Небесный огонь! – проверещал дед Кытанах, вытянув из корзины шею, похожую на голенище заскорузлого детского торбазка. – Я вижу небесный огонь! Пусть не глазами, а головой, но вижу… – Он с изумлением поднес ладонь к лицу. – Я вижу и чувствую его тепло в руке!

В морщинистой ладошке и впрямь горел бойкий живой огонек!

– Дайте мне руки! – взголосил неугомонный старец. – Перед уходом я поделюсь с вами своим маленьким солнцем!

Отовсюду к всеобщему любимцу потянулись сложенные горстями ладони, и вскоре поляна нарядно запестрела светлячками огней.

– Сколько ни отдавай, небесного огня не убудет, – весело балагурил Кытанах, растянув в молодой улыбке рот, полнехонький новых зубов. – Этот огонь неисчерпаем. Чистая суть его щедра и бесконечна… Берите, берите, чтобы запомнить, как я всех вас любил!

Внезапно он простер вперед обе руки, будто встречая кого-то:

– Мохсогол?! Ты здесь, напарник? И дружище Билэр?.. Жена моя, ты! Совсем молодая… красивая, как березка… такой ты была век назад! Значит, вы – живы?.. Эй, куда уходите без меня? Забыли, что я теперь неходячий?!

С этими словами взволнованный, беспредельно счастливый Кытанах вывалился из корзины на руки Хозяек Круга, и дыхание его прервалось.

Под утро после спокойного дождя облачный подол распоролся, словно его зацепил острый хвост первого светца. Облака вспорхнули в верхние ярусы, оставив синее, еще звездное пешее небо любоваться весенней Орто, обнаженной в предрассветной дреме. Легкий ветер задумчиво перебирал-расчесывал измятые стебли и листья, выдувая из-под них растрепанных со сна духов Эреке-джереке, растормошенных шмелей, мошек и других жужжащих крох.

Воздух наполнило влажное матовое сияние, будто вместе с дождем на землю всю ночь источался небесный кумыс из Северной Чаши. В молочном туманце плавал мелкий жемчуг животворных рос, а навстречу ему летела золотая пыльца. Покрытая тонкой зябью земля пахла сладко, терпко и готовилась к пробуждению. Как во времена первотворенья, в благодатной почве ее, в гнездах, коконах и чревах зрели новые семена, почки, яйца, плоды, поднимали стрельчатые головки побеги, ростки и всходы…

Над аласом у озера Травянистого рассыпались трели раннего жаворонка. Гулко вздохнула, просыпаясь, Большая Река. В ее волны вглядывалась с прежнего места умиротворенная Чолбона. Усталая гора жрецов почивала в отстраненной от мира тишине глубоким сном. В пещере Скалы Удаганки со вчерашнего дня спали Илинэ, Атын, Нурговуль, Айана и Олджуна. После того, как Срединную осветило солнце, они упали на землю в изнеможении и сразу уснули. Позже воины перенесли их в пещеру…

Люди долго стояли у входа, очарованные неземной красотой волшебной кобылицы Иллэ. Ушли, оставив спящих под ее крылом.

Те, что спали, и те, что бодрствовали, не видели, как жемчужные бусинки в воздухе становятся разноцветными и в небе растет радужный мост. По верхнему рдяному ряду моста – полосе предков, – звеня копытами, ехал серо-облачный конь. Прямой и стройный, как меч, сидел в седле широкоплечий ботур. Пламенные волосы его трепал ветер, и весь он был охвачен бело-золотым огнем.

Воина видела одна Модун. Не отрывая взгляда от небесного витязя, темная и неподвижная, сидела она на берегу Диринга… который уже не был Дирингом. Костер, зажженный Болотом, спалил мусор на берегах и мшистые гнилые недра.

Озеро чудесно преобразилось. Дно его усыпал слой мелких окатышей с ягоду шикши. Они были такие же, как шикша, сизые и блестящие, но не мутные, а прозрачные на просвет и чуть отдавали красным. Может, из-за страшной жары расплавилось и выпарилось в эти окатыши железо Бесовского Котла? А может, они всегда были здесь, невидные в Диринговой грязи… Много весен спустя кузнецы наловчатся делать из них красивые украшения, и щеголихи станут говорить, что камень, названный кем-то «кровью воина», приносит удачу.