Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Господи, он сделал из тебя чудовище. Не верю. Что ты способна на такие слова, — нервно пячусь назад, забыв о том, что где-то там, позади меня, ползает голодный питон.
— Ты ожидала, что я благословлю вас? — жестоким смехом заливается Эмили, подарив мне злобную ухмылку. Совершенно не материнскую.
— Ничего я не ждала… я хочу выбраться отсюда живой. Хочу спасти малыша и его отца.
— То меня, то малыша, то Анну, то Леона. Синдром спасателя — плохой синдром, Лея, — ласковое имя режет мне слух. Я замираю, приглядевшись к тому, что Эмили бросает короткий взгляд куда-то в сторону.
Я не совсем понимаю, что именно означает этот взгляд. Разве что… кто-то следит за нами. Очень внимательно следит. И все ее слова — фарс великолепной актрисы, убедительно играющей свою роль для наблюдателя. Могла ли Эмили посмотреть в сторону камер? И дать мне знак, что Артур сейчас наблюдает за нами?
Но разве это причина говорить все эти жестокие и ужасные слова?
— Это не синдром спасателя. Каждый человек переживает за близких ему людей и хочет, чтобы они жили долго и счастливо.
— Но это не сказка, Тея. Здесь нет «долго и счастливо». И здесь даже нет открытого финала, только плохой — смерть главного героя. Мучительная и долгая. Скорее всего, он вдоволь поиздевается над Леоном, прежде чем скормить его останки питону. Твоего ребенка, он заберет, как наследника. А меня… оставит своей женой. Учитывая его грязные фантазии, тебя он сделает своей любовницей, — меня едва ли не тошнит от озвучки подобного плана.
— И ты ему в этом поможешь?
— Я сделаю все, что он скажет.
— Не верю, что все это происходит, — отчаянно мотая голову из стороны в сторону. Неужели нет способа отрезвить ее? Достучаться? Вдруг она не блефует, а правда — зомби? Черт подери… во всем виновата я, и у меня просто нет права на ошибку. Я должна сделать все, что в моих силах. Вновь делая к ней несколько шагов, я крепко обхватываю плечи Эмилии Моран.
— Мама, вернись ко мне, — по слогам чеканю я. — Ты нужна мне. Все эти годы, я мечтала о том, чтобы вернуться к тебе, когда наступали проблески воспоминаний о моей истинной жизни и рождении. Я ждала этого дня с пяти лет… умоляю, не превращай его в ад, — срывающимся голосом молю ее я, заглядывая в абсолютно пустые глаза.
И вдруг…
Она медленно моргает три раза. И взгляд ее сразу же, после этого, становится вновь мертвым и кукольным.
Читай по моим глазам.
— Всего один день в аду, и все закончится, Лея, — все также монотонно продолжает Эмили. — У меня их было шесть тысяч девятьсот тридцать пять. А у тебя всего один, — фактически с иронией в голосе, бросает она. Эмили поднимает руку, чтобы убрать волосы за мое ухо.
— Ты так похожа на меня, — я не могу не заметить то, что открывается мне на ее запястье. То, отчего меня бросает в жар и холодно одновременно. Рукав ее платье ползет вверх, открывая мне шрам, состоящий из нескольких слов…
Выглядит это так, словно она выцарапала, выжгла пару фраз у себя на руке. Небольшое послание, что может передать мне без слов:
«Просто доверься мне».
Она порывисто обнимает меня, словно не хочет, чтобы я чересчур долго пялилась на то, что и так уже увидела. Теперь, мне все становится очевидным: Эмили в здравом уме и трезвой памяти! И от этого еще больнее. Ее язык и руки связаны. Артур бдит за каждым ее движением.
Нормальный разговор по душам состоится между нами только в одном случае — если мы все выберемся из этого адского серпентария живыми.
Мама. Мамочка. Вдыхаю ее запах, уносясь в далекое детство. То, как пахнет мамина шея невозможно забыть, даже если сотрут память. Как сама жизнь. И мне очень жаль, что я не могу продлить это мгновение. Замедлить ход времени, что неумолимо бежит навстречу огню. Как в сказке «Львиное сердце», где Ми всегда летела к Дэмиану, словно мотылек на пламя. Вопрос о спасении всех нас, уже не стоит. Уверена, если Артур так сильно запугал маму, что ей пришлось разыграть такой жестокий спектакль, к своему плану он подошел с особой тщательностью, просчитав все варианты исходов событий. Цена исходов: чья-то смерть.
Вопрос лишь в том: кто станет жертвой на смертном одре?
— Кажется, я вовремя, мои девочки. Как раз во время милых «обнимашек», — нелепый, немного придурковатый и даже комичный голос, заставляет меня вздрогнуть. Оттенки его тона напомнили мне о Джокере — безумце с расстройством личности.
— Леон будет здесь с минуты на минуту, — я вздрагиваю, не понимая, откуда доносится голос. Артура здесь нет. Создается впечатление, что он вещает из колонок. — Эмили, сделай то, что необходимо, — отдает короткий приказ.
Я не успеваю понять, как это происходит. Ни один мускул не дергается на лице Эмилии, когда она бесцеремонно хватает меня за запястья и нечто холодное с силой сжимает их в свой цепкий капкан. Совсем не материнский жест, не ласковый. Судя по характерному щелчку, я закована в наручники. Сморгнув слезы, опускаю взгляд вниз, разглядывая проклятые железяки на своих тонких запястьях. Они крепко прицеплены к тому самому странному металлическом крюку, что бросился мне в глаза, когда я очнулась. Крупные звенья металлической цепи начинают медленно двигаться, подобно ожившей змее. Услышав отвратительный скрежет, осознаю, что кто-то удаленно запустил механизм уродливого пыточного устройства.
— Мама, нет. Пожалуйста, не надо, — растерянно выдыхаю я, все еще не в силах поверить, что это происходит. Цепь, устрашающе позвякивает, и начинает неумолимо тянуть мои руки вверх. Я сразу понимаю, что меня хотят подвесить на цепи, словно пойманную безвольную дичь.
Мама вновь моргает мне три раза, но легче от этого нихрена не становится. Я в бешенстве! Ярость полыхает кровью, приливающей к щекам и к рукам, в которые до боли врезаются наручники. Еще несколько секунд и мое тело выгибается дугой, подвязанное на цепь. Пальцы моих ног едва достают до пола, я парю в воздухе как балерина.
Господи, что может произойти с малышом в таких условиях, страшно представить. Ведь именно сейчас, тот период, когда плод должен иметь твердый и здоровый фундамент, чтобы продолжить свое