Мэри повела плечом, сбрасывая руку Элис, но та решила не отступать.

— А теперь послушай, что я тебе скажу. Чем сильнее провинился мужчина, тем труднее ему признаться в этом даже самому себе. А уж пойти на примирение первым… так не бывает, Мэри. Поэтому мириться придется тебе.

— А ты-то откуда знаешь? — проворчала Мэри.

— Я замужем, командир, — ответила Элис, слегка пожав плечами.

Мириться… можно подумать, она умеет мириться! Она и ссориться-то не очень умеет. Дурацкое воспитание! Ладно, куда уж тут денешься, придется учиться на лету.

— Хорошо, — буркнула Мэри, вставая с койки. — Убедила. Брысь отсюда, мне надо переодеться.

Добраться до кают-компании Мэри удалось далеко не сразу. И дело было отнюдь не в попытке навести марафет, каковую она даже не стала предпринимать. Просто по дороге ее перехватил вызов от Грызлова, настоятельно попросившего командира заглянуть на одну из причальных палуб. Она пришла — и обомлела. На носу каждого из десяти занимавших палубу истребителей красовалась нанесенная лазерным резаком эмблема: буква «М» на фоне головы хищной птицы.

— Что это, Грызлов? — Мэри ткнула пальцем в сторону ближайшего корабля.

— Сапсан, госпожа капитан второго ранга. Вы ведь летали на истребителях с таким названием, а птицу что же, ни разу не видели? — Глаза Егора были посажены слишком глубоко для того, чтобы широко их раскрыть и невинно похлопать ресницами, но надо отдать ему должное, парень сделал все, что было в его силах.

— Я не про птицу, я про букву, — Мэри решила быть терпеливой.

— Да мы тут с девочками посовещались… «Александровская» эскадра есть, «Андреевская» — тоже… почему не быть «Мариинской» эскадрилье?

— А меня спросить вам в голову не пришло?

— А вы бы отказались, — усмехнулся Грызлов, под испепеляющим взглядом Мэри слегка попятился и резко посерьезнел: — Мария Александровна, не сердитесь на девчонок. Вы ж для них и царь, и Бог, и матушка родная. Фамилию вашу они принять не могут, ну хоть так…

— Небось и шевроны заготовили? — проворчала она, решив принять ситуацию как есть.

— Никак нет! Но я им подскажу, — Егор перевел дух и улыбался теперь открыто и спокойно.

— Вот что… — улыбнулась Мэри ему в ответ, — проводи-ка меня до кают-компании, хочу кое-что с тобой обсудить.

Убедить Грызлова принять общение на равных у нее пока не получилось. И получится ли — это еще вопрос. Во всяком случае, улавливаемые ею порой обрывки эмоций яснее ясного говорили о симпатии, явно выходящей за дружеские рамки. Вот ведь еще проблема на ее голову…

К облегчению Мэри, их появление осталось практически незамеченным. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: в центре кают-компании стояли несколько бельтайнок и пели. Самое удивительное состояло в том, что солировала Тара Донован, остальные просто поддерживали ее своими голосами, без слов. Кто бы мог подумать, что эта циничная стерва может быть такой — отрешенной, погруженной в себя, словно полузакрытые бирюзовые глаза видят что-то, недоступное окружающим. Ее голос парил над обступившими ее людьми, обволакивал, звал куда-то вдаль…

— Что это, Мария Александровна? — прозвучал в ее голове голос Грызлова, который, узнав о своей способности к невербальному общению, старался всемерно эту способность развивать.

— Хираэт, — так же безмолвно ответила ему Мэри. — Это валлийский термин, довольно сложный для перевода. Как бы тебе объяснить… хираэт — это одновременно и тоска, и мольба, и мечта о несбыточном, и ожидание того, что никогда не случится… Память об ушедших, надежда на встречу, осознание того, что время никого не щадит… Бельтайнцы — своеобразный народ.

Девушки замолчали, и некоторое время в кают-компании царила завороженная тишина, внезапно взорвавшаяся аплодисментами. Мэри неопределенно хмыкнула. Ох уж эти русские офицеры… научить краснеть Тару Донован — это, скажу я вам, высший класс! Между тем через окружившую бельтайнок небольшую толпу протолкался Георгий Танкаян с гитарой в руках. Чинно поклонившись, он заявил, что хотя кельтик знает весьма посредственно, но все же склонен полагать, что песня, которую он хотел бы исполнить, примерно о том же, о чем пела мисс Донован. Должно быть, русская часть собравшихся знала, о какой песне идет речь, потому что на лицах офицеров появились понимающие улыбки, тут же, впрочем, сменившиеся серьезным выражением. Георгий запел.

Даль — там, где солнцем играет река,

И небо коснулось земли слегка,

И новые сны нам несут облака.

Спи пока… Время уходит…

И каждая точка — дыра в иной мир,

И небо соткано из этих дыр,

Оно, будто белого голубя, Ждет тебя.

А время уходит…

И русские офицеры негромко подхватили припев:

Выбери любую из дальних звезд,

Ведь ты еще, наверное, не жил всерьез,

И о тебе никто еще не пел с такой тоской,

Милый мой…

Время уходит.

Боковым зрением Мэри уловила устремленный на нее взгляд Никиты, но, когда она повернула голову, он уже снова смотрел на Танкаяна.

Пусть весело бьется звериный мотор,

Подвластен крылу небывалый простор,

И море внизу будто лужица,

Кружится…

А время уходит…

Оно отдается сиреной в ушах,

И вдруг цепенеет от страха душа,

Но это всего только страх высоты,

Глупый ты…

Это время уходит…

Мэри вдруг подумала, что не так уж далеки их народы, как это принято считать. Все, о чем пел сейчас молодой программист, было понятно и знакомо ей с детства. Или это говорит в ней сейчас отцовская кровь?

Тебя укачает на звездной волне,

Ты будешь доволен судьбою вполне,

Пока вдруг тихонько не скрипнет дверь,

Ты мне верь…

Это время уходит.

И вдруг почернеет обычный рассвет,

И красными пятнами множество лет,

В которых ты спишь от зари до зари,

Ну так выбери,

А то время уходит[1].

Голос певца давно стих, а Мэри все стояла, пытаясь отдышаться. Время уходит… Да, верно. Время уходит и нельзя его терять. Она решительно встряхнулась и двинулась было к Никите, но тут ее словно обожгло. Она почти беззвучно ахнула и тут же закричала, перекрывая шум вокруг:

— У нас гости, все по мес…

Ее голос утонул в реве тревожных сирен. Все кинулись к выходу, спеша занять свои посты, и Никита уже почти проскочил мимо, но Мэри все-таки успела ухватить его за рукав.

— Береги свою голову, адмирал! — бросила она, судорожно пытаясь сообразить, что еще сказать ему сейчас, перед боем.