В лестничном колодце Мэй задрала голову, увидела знакомую руку и заорала:

– Энни!

Тут фигура остановилась. И в самом деле Энни. Она повернулась, медленно спустилась по ступенькам, а увидев Мэй, выдала улыбку – заученную, измученную. Они обнялись – Мэй понимала, что любое объятие являет подписчикам зрелище полукомическое, а временами отчасти эротическое: тело надвигается и в итоге совершенно закрывает объектив.

Энни отстранилась, глянула в камеру, показала язык и перевела взгляд на Мэй.

– Слушайте все, – сказала Мэй. – Это Энни. Вы о ней слыхали – она из Бригады 40, она взнуздала весь этот мир, она блистательный колосс и моя близкая подруга. Поздоровайся, Энни.

– Привет.

– Ну, как съездила?

Энни улыбнулась, но в легчайшей гримасе Мэй прочла, что Энни все это не радует. Однако она сварганила счастливую маску, натянула на лицо.

– Шикарно.

– Хочешь поделиться? Как все прошло в Женеве?

Улыбка у Энни поблекла.

– Ой, давай про это не будем, там же столько всякого…

Мэй кивнула – ну разумеется, она понимает.

– Ох, прости, пожалуйста. Я имела в виду вообще Женеву. Город красивый?

– Еще бы, – сказала Энни. – Великолепный. Видела фон Траппов, у них новые тряпки. Тоже из занавесок.[27]

Мэй глянула на запястье. До встречи с доктором Вильялобос девять минут.

– О чем-нибудь еще хочешь поговорить? – спросила она.

– О чем еще? – сказала Энни. – Погоди, дай подумать…

Она склонила голову набок, будто удивлена и слегка раздражена тем, что этот светский псевдоразговор никак не закончится. Но затем переменилась, точно до нее наконец дошло, что происходит: от камеры никуда не деться и пора водрузить на себя корону представителя компании.

– Ладно, вот, к примеру, очень крутая программа, на которую мы уже некоторое время намекаем, называется «Прошедшее совершенное». В Германии я как раз обруливала последние закавыки. Мы сейчас ищем подходящего добровольца в «Сфере», а когда найдем и протестируем систему, начнется абсолютно новая эпоха – для «Сферы» и, уж прости за пафос, для всего человечества.

– Да вовсе не пафос! – сказала Мэй. – Можешь пояснить?

– Конечно, Мэй. Спасибо, что спросила. – Энни поглядела на свои туфли, затем одарила Мэй профессиональной улыбкой. – Могу пояснить, что основная идея такова: прибегнув к ресурсам сообщества «Сферы», целиком описать не только настоящее, но и прошлое. Сейчас мы цифруем все фотографии, все кинохроники, все любительские видео во всех архивах Америки и Европы – ну, мы стараемся. Это натуральный подвиг Геракла, но, набрав критическую массу, мы сможем – мы надеемся – с помощью развитых технологий распознавания лиц идентифицировать почти всех на любом фото– и видеоизображении. Хочешь отыскать все фотографии прадедушек и прабабушек – у нас будет поиск по архивам, и в результате ты – мы думаем, мы уверены – лучше поймешь своих предков. Скажем, заметишь их в толпе на Всемирной ярмарке 1912 года. Или найдешь видео, где твои родители смотрят бейсбол в 1974-м. Мы надеемся, что в итоге будут заполнены все пробелы в воспоминаниях и в исторических источниках. А с помощью ДНК и развитого генеалогического софта мы рассчитываем за год предоставить всем быстрый доступ к любой имеющейся информации о семейном древе – все изображения, все видео– и киносъемки, по одному поисковому запросу.

– А когда присоединятся все, то есть все пользователи «Сферы», надо думать, пробелы мигом заполнятся. – Мэй улыбнулась, взглядом говоря Энни, что у той прекрасно получается.

– Именно так, Мэй, – сказала Энни, тыча голосом, будто кинжалом, в разделявшую их пустоту, – как и в любом онлайновом проекте, здесь все осуществляется силами цифрового сообщества. Мы и сами собираем миллионы фотографий и видео, но мир предоставит нам еще миллиарды. Мы рассчитываем, что даже с частичным участием легко заполним большинство исторических лакун. Ищешь всех жителей конкретного дома в Польше около 1913 года, и одного не хватает – последнего недостающего можно вычислить триангуляцией, по перекрестным ссылкам на другие данные.

– Замечательно.

– О да, – сказала Энни, сверкнув ей белками глаз: закругляйся, мол.

– Но подопытного у вас нет? – спросила Мэй.

– Пока нет. Первым нам нужен человек, у которого глубокие корни в Соединенных Штатах. Потому что здесь у нас доступ к архивам полнее, чем в других странах.

– И это в рамках продвижения «Сферы» к Полноте? Все по плану?

– Конечно. «Прошедшее совершенное» практически готово. А с учетом всех прочих аспектов Полноты, видимо, надо рассчитывать на начало следующего года. Еще восемь месяцев – и мы запускаемся. Но заранее не угадаешь: дела идут прекрасно, столько сфероидов нам помогают – можем закончить и раньше срока.

Мэй улыбнулась, кивнула, и повисло долгое, напряженное молчание – Энни спрашивала взглядом, долго ли еще нужно тянуть этот полуискусственный диалог.

Солнце за окном вырвалось из-за туч, свет пролился на лицо Энни. И Мэй наконец заметила, как Энни постарела. Лицо осунулось, побледнело. Еще двадцати семи лет не исполнилось, а под глазами уже мешки. При этом свете казалось, будто за два месяца она состарилась лет на пять.

Энни взяла Мэй за руку, впилась ногтями – несильно, просто чтобы Мэй заметила:

– Мне бы в уборную. Пойдем?

– Конечно. Мне тоже надо.

Мэй была прозрачна целиком, то есть ей никогда не дозволялось выключать видео или аудио, но Бейли настоял на редких исключениях. Одно из них – визиты в туалет, во всяком случае, пока Мэй сидит на унитазе. Видео полагалось оставлять, потому что, говорил Бейли, объектив смотрит на дверь кабинки, едва ли это важно. А вот аудио нужно выключать, чтобы избавить Мэй и аудиторию от звукового сопровождения.

Мэй вошла в кабинку, Энни – в соседнюю, и Мэй выключила звук. По правилам ей дозволялись максимум три минуты тишины; если больше, зрители и сфероиды заволнуются.

– Ну ты как? – спросила Мэй. Энни она не видела – только ноги под дверью; пальцы кривые и слегка запамятовали, что такое педикюр.

– Клево. Клево. Ты?

– Хорошо.

– Ну еще бы не хорошо, – сказала Энни. – Ты же на сверхсветовой к звездам!