Рейни не знала, смеяться ей или плакать.

- Почему ты прямо не сказал, что не хочешь детей? Я почувствовала это по твоей реакции и после некоторых душевных терзаний поняла, что проживу и без них. Но ты никогда не давал мне возможности выбора. Ты думаешь, что у женщины на уме только дети и ради ребенка я готова расстаться с тобой?

Он мрачно улыбнулся:

- Нет, я понимал, что ты хочешь сохранить наш брак. Но время идет, и, возможно, когда ты сама осознаешь необходимость этого шага, будет уже поздно.

Она изумленно уставилась на него:

- Так ты решил расторгнуть наш брак ради меня? Да ты просто самонадеянный болван!

- Самонадеянный, - согласился он. - Тогда докажи, что я не прав.

Рейни кипела от возмущения, но не могла сказать, что его выводы лишены здравого смысла.

- Ты прав в том, что я не стала бы разводиться из-за твоего нежелания иметь детей. Но почему мы вообще должны разводиться? Неужели после всего, что нам пришлось пережить, мы не можем жить счастливо?

- Жить в браке, когда ни один из нас не отважился сказать, что мы любим друг друга? - мягко спросил он. - Расставание - просто вопрос времени.

Рейн была настолько потрясена, словно получила пощечину. Да, о любви никогда не говорилось. Бывали моменты такой близости, что она была на грани признания, но не могла заставить себя сделать это, неуверенная в его ответных чувствах. Она знала, что нравится ему, что вызывает в нем страстное желание, но вовсе не была уверена, что любима.

- Ты… заметил, - только и сумела выговорить она.

- Заметил. Хотя я и не специалист в сфере чувств, но понимаю, что совместная жизнь невозможна без полного доверия. А мы лишь немного опустили барьеры, защищавшие нас от мира, ты - чуть больше, чем я. Но оба были озабочены тем, чтобы не открыть слишком много. - Он замолчал, с сочувствием глядя на нее. - Возможно, на твою долю выпало чуть меньше страданий, но и ты не сумеешь преодолеть свои страхи и найти любовь, которую заслуживаешь, пока рядом с тобой не окажется человек сильнее и храбрее меня.

Она сжалась в комок, потрясенная тем, как глубоко он проник в ее душу. Он видел ее и себя без иллюзий. Понадобилась Сара Мастерсон, вымышленная героиня викторианской эпохи, чтобы она смогла понять, что никогда по-настоящему не верила в свою супружескую жизнь. Будучи современной женщиной, Рейн Марло всегда была готова к отступлению.

С тех пор как они вышли из часовни после панихиды по Чарлзу Уинфилду, все изменилось. Пришло время честно ответить себе, чего она хочет от себя и от Кензи.

На первый взгляд ответ был абсолютно ясен: она хотела, чтобы он всегда был рядом с ней - как муж и любовник. Сегодня он открылся ей больше, чем за четыре года знакомства. Тот факт, что Кензи действовал ей во благо, говорил о его любви, хотя он и не отважился произнести это слово.

Что до нее самой, то она надеялась, что ей хватит смелости взять на себя любые обязательства, невзирая на риск. Она желала жить такой же насыщенной жизнью, как Клементина, но быть более мудрой. Ей хотелось сокрушить те барьеры, за которыми она пряталась всю жизнь.

Она готова отдать свое сердце Кензи, даже если он откажется от этого дара.

- Не могу отрицать, что я боялась, Кензи, но я… люблю тебя. Так сильно, что решилась выйти за тебя замуж, хотя в глубине души знала, что наш брак долго не продержится. Так бесконечно, что могу громко сказать, об этом. - Она поднялась с кресла и подошла к нему. - Думаю, что и ты меня любишь, поскольку действовал мне во благо, хотя и заблуждался. И если мы любим друг друга, пусть на свой, странный, лад, разве это не может служить фундаментом для будущего?

- Слишком поздно, Рейни. - В его хриплом голосе звучала мука. - Возможно, при других обстоятельствах мы могли бы продолжать отношения, которые связывали нас в последние годы. Но не теперь. Иллюзия, по имени Кензи Скотт, рассыпалась на мелкие кусочки, и их не склеить.

Она положила руку на его плечо и посмотрела ему в глаза.

- Твое прошлое не изменило моих чувств к тебе. Я люблю и уважаю тебя даже больше, чем прежде. Последние недели были тяжелыми для нас обоих, но, кто знает, может, именно теперь мы получили шанс построить такие отношения, которые продлятся всю нашу жизнь?

Она не ошибалась, в его зеленых глазах было не только отчаяние, но и страстное желание. Рейн приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы.

Он мгновенно ответил ей, его ладонь скользнула по ее руке. Она прижалась к нему, потрясенная силой простого поцелуя, когда в него вложена любовь. Как ей могло прийти в голову расстаться с ним? Она чувствовала, как рушатся препоны и ее израненная душа рвется навстречу ему.

Он схватил ее за руки и отстранил от себя. Его дыхание было прерывистым, отчаяние одержало победу.

- Это не поможет, Рейни!

Он повернулся и пошел в туалет, располагавшийся в хвосте самолета. Как только за ним захлопнулась дверь, Рейн поняла, что его тошнит.

Дрожа, как в лихорадке, она упала в кресло. Хотелось верить, что он скверно себя чувствует, потому что много пил и почти не ел. Вдруг она почему-то вспомнила, как они снимали сцену первой брачной ночи. Она была потрясена тем, с какой проникновенностью Кензи передал страдания своего героя, разрывавшегося между чувством стыда и долгом перед юной женой, которую он к тому же идеализировал. И как он без сил упал на пол, схватившись за живот…

О Господи, думала она, пытаясь сдержать дрожь, так, значит, он вложил в эту сцену собственный опыт? Неудивительно, что он не верил в перспективность их брака. Больше двадцати лет он ухитрялся скрывать ужасы своего детства. Он мастерски овладел умением отрешаться от прошлого, сублимировать эмоции в творчестве и делал это блестяще.

Но теперь все кончено. Найджел Стоун разрушил преграды, которые давали Кензи возможность существовать. Призраки прошлого, которых ему удалось обуздать, вырвались на свободу и терзали его душу.

Его вывернуло наизнанку в прямом смысле этого слова. Он вернулся в салон, и до посадки в Нью-Йорке они не обмолвились ни словом. Экипаж пополнил запас горючего, и самолет взял курс на Нью-Мексико. Свернувшись калачиком в кресле, Рейни спала до конца полета.

Кензи тоскливо поглядывал на бар, думая, не плюнуть ли ему на все и не напиться ли до бесчувствия. Но даже при мысли об этом его желудок взбунтовался. Тогда он вызвал стюарда, который во время трансатлантических перелетов находился в передней части лайнера, и заказал еду. И хотя он все еще был не в состоянии поесть как следует, но руки у него уже не дрожали.

Он стремился в Сиболу, как голубь в родную голубятню. Странно, ведь ему не доводилось провести там более одной ночи! И все же эти первозданные места казались ему надежным убежищем.

Уже смеркалось, когда они приземлились на небольшом частном аэродроме недалеко от ранчо.

Молодой человек, на лице которого было написано явное удивление, доложил Кензи, что автомобиль ждет его. Должно быть, Рейн вызвала машину по телефону.