– А что еще скажешь?

Я повертел листок в руках.

– Этот тоже запечатан только с одной стороны!

– Верно. Следующий вопрос: что это, новая римская мода – печатать Библию только на лицевой стороне страниц? Вряд ли, ведь тогда потребовалось бы вдвое больше бумаги, книги стали бы вдвое тяжелее и вдвое дороже.

– Что же тогда?

– А то, что это вовсе не страница будущей книги.

– Как так?

– Это пробный оттиск.

– Вы хотите сказать: правочный лист?

– Не только. Это пример того, что печатник может предложить заказчику. Ну-ка вспомни, что рассказал Стилоне Приазо нашим опустошителям гробниц. Комарек нуждается в деньгах. У него кот наплакал работы в типографии Конгрегации распространения вероучения и он выполняет кое-какие заказы тайно. Оттого вынужден заниматься поиском, так сказать, постоянных заказчиков. Возможно, он даже обзавелся собственным делом и приготовил пробный оттиск, чтобы было что показывать будущим заказчикам, ну на что способен. А для этого достаточно печати с лицевой стороны.

– Думаю, вы правы.

– Я тоже так думаю. И вот тебе доказательство: что стоит в заголовке? «Шрифт Текст Парагон Курсив». Я в этом не большой знаток, но думаю, что Парагон – название типографского шрифта, использованного для напечатания этого отрывка. На той странице, помнишь, было нда? Возможно, речь также идет о выбранном шрифте и нда – это конец слова, к примеру, ротонда.

– Означает ли все это, что мы вновь должны сосредоточить свое внимание на Столоне Приазо? – горя нетерпением, спросил я.

– Может, да, а может, нет. Но одно неоспоримо: чтобы отыскать похитителя, следует искать заказчика Комарека. А Стилоне Приазо – один из них. Кроме того, похититель твоих жемчужин – человек не богатый, как и наш газетчик, который к тому же уроженец Неаполя, города, из которого в Рим явился Фуке. Странно все это, не правда ли? Но…

– Что «но»?

– Да то, что все это слишком уж очевидно, а тот, кто отравил моего бедного друга, хитер и ловок и уж как пить дать сумел поставить себя вне всяких подозрений и не привлекать к себе внимание. Можно ли представить в этой роли столь неуравновешенную личность, как Стилоне Приазо? Как думаешь, будь он убийцей, стал бы он прогуливаться с астрологической книжонкой под мышкой? Объявить себя астрологом не слишком удачное прикрытие для убийцы. Кража твоих margaritae – вообще достойна лишь какого-нибудь жалкого воришки.

Было похоже на то. Стилоне, верно, и впрямь был всего лишь астрологом. Я рассказал Атто, с какой болью и участием поведал он мне об аббате Моранди.

Не хотелось покидать аббата, не задав ему вопроса, давно беспокоившего меня:

– Господин Атто, как вы думаете, есть ли связь между таинственным похитителем и смертью суперинтенданта Фуке?

– Не знаю.

Я как-то сразу понял, что Мелани солгал. Разнеся по комнатам ужин, я прилег, пытаясь внутренне собраться. Холодная и тяжелая завеса стала опускаться между мною и аббатом. Он явно умолчал по крайней мере еще об одной тайне, как до того скрыл от меня, что Муре – это Фуке, а еще раньше – содержание писем, обнаруженных им в кабинете Кольбера. И ведь с какой беззастенчивостью поведал он мне историю Фуке! Послушать его, так он много лет не виделся с другом до того, как поспел аккурат к его смерти (я мысленно взвешивал это роковое стечение обстоятельств). Он имел наглость вменить Дульчибени и Девизе в вину то, что они что-то скрывали о Муре, alias[133]Фуке. И это говорил он! Он, лжепастырь, виртуозный притворщик! Я проклинал себя за легкомыслие, с каким воспринял услышанное на его счет из уст Кристофано, Девизе и Стилоне Приазо. А также за тщеславную гордость, переполнявшую меня всякий раз, как он хвалил меня за проницательность.

Крайнее раздражение охватило меня, а еще больше – желание померяться с аббатом силами, чтобы испытать собственную способность предвидеть его поступки, разоблачать его намерения, разгадывать его тайные помышления и разогнать туман его многословия.

Преисполненный завистливой злости к Мелани, я тихо погружался в сон, измотанный постоянным недосыпанием. Перед глазами возникла сребролюбивая Клоридия – пришлось прогнать непрошеное видение.

Второй раз за этот день будил меня Кристофано. Я проспал четыре часа кряду и чувствовал себя бодро, хотя, возможно, это было связано с действием целительного ликера, которым я не забыл окропить грудь перед тем, как уснуть. Убедившись, что я окончательно пришел в себя, Кристофано преспокойно удалился. Тут только я спохватился, что не все наши постояльцы получили предписанные процедуры. Одевшись и подхватив котомку с микстурами, травами и мазями, я мысленно прикинул, что предстояло сделать: перво-наперво навестить Бреноцци и дать ему укрепляющего желудок терияка и взвара дубровки трилистной, затем к Девизе и Дульчибени. Оставалось только спуститься в кухню и подогреть немного воды.

Я постарался не задерживаться у венецианца – невмоготу было выносить ту настойчивость, с какой он расспрашивал меня и при этом сам же и отвечал на свои вопросы, не давая мне открыть рта. К тому же приходилось постоянно отворачиваться, чтобы не видеть его игры на своих причиндалах, расположенных как раз на уровне моих глаз, – неровный контрапункт этой игры напоминал мне те вопросительные самопощипывания, коим предаются молодые люди, только-только утерявшие невинность и еще не поднаторевшие в искусстве получения удовольствия. Я заметил, что он не притронулся к пище, но поостерегся расспрашивать о чем-либо, боясь его невоздержанности на язык.

И вот я уже стучался к неаполитанцу. Войдя к нему, я принялся раскладывать все необходимое для окуривания его в целях борьбы с болезненными миазмами, как вдруг заметил, что и он не притронулся к еде. Поинтересовался его самочувствием, но он оставил мой вопрос без ответа и, в свою очередь, спросил, знаю ли я, откуда он родом.

– Да, сударь, – в замешательстве ответил я. – Из Неаполитанского королевства.

– А бывал ли ты там?

– Увы, нет. Я отродясь нигде не бывал.

– Так знай же, никогда и никого Небо не одаривало так щедро в любое время года, как этот благословенный край, – начал он приподнятым тоном. – А вместе с ним и дюжину провинций королевства. Любезная сердцу столица с видом на величавое море, в окружении пологих холмов и бархатных долов, основанная сиреной по имени Парфенона[134], пользуется в несметных количествах дарами Поджо Реале: чистейшими источниками, фруктами, травами, достигающими в этих краях невиданной высоты. Чего стоит один знаменитый укроп! На морском берегу Киайа, на холмах Позиллипо собирают урожай цветной капусты, зеленого горошка, испанских артишоков, редиса, салата и сладчайшие в мире плоды. Не думаю, что где-либо еще в мире существуют столь плодородные и милые глазу места, обладающие таким очарованием, как высокие берега Мерджеллины, чей покой нарушается лишь легким и приятным ветерком, по праву заслуживающие того, чтобы именно здесь упокоились бессмертные останки великого Марона[135]и несравненного Саннадзаро[136].