Гильберт воспринимал это так же и был великодушен. Как он четко заявил в окончательном – опубликованном – варианте своей работы, “дифференциальные уравнения гравитации, которые приводятся здесь, как мне кажется, согласуются с великолепной общей теорией относительности, построенной Эйнштейном”. Отныне он будет всегда признавать (и таким образом выбивать стул из-под тех, кто будет использовать его имя, чтобы уменьшить вклад Эйнштейна), что Эйнштейн был единственным автором теории относительности88. “Каждый юноша, гуляющий по улицам Геттингена, понимает больше в геометрии четырехмерного пространства, чем Эйнштейн, – якобы сказал он, – тем не менее именно Эйнштейн сделал эту работу, а не математики”89.

В действительности Эйнштейн и Гильберт снова вскоре стали друзьями. Гильберт написал в декабре – всего через несколько недель после того, как их гонка с получением уравнений поля была закончена, – и сообщил, что при его поддержке Эйнштейн был избран в Геттингенскую академию. Выразив свою благодарность, Эйнштейн добавил: “Я чувствую необходимость сказать вам еще кое-что”. В этом письме он объяснился: “Между нами возникла некоторая неприязнь, причину которой я не хочу анализировать. Я боролся с чувством горечи, вызванным этим обстоятельством, и борьба увенчалась полным успехом. Я думаю о вас снова с ничем не омраченной сердечностью и прошу вас попытаться сделать то же самое в отношении меня. Это было бы позором, если бы [общение] двух настоящих единомышленников, чуть приподнявшихся над этим убогим миром, не доставляло бы им радость”90.

Они возобновили регулярную переписку, делились идеями и составляли план помощи в получении работы астроному Фрейндлиху. Более того, Эйнштейн снова посетил Геттинген в феврале и на этот раз остановился в доме Гильберта.

Гордость Эйнштейна как автора теории была понятна. Как только он получил напечатанные копии своих четырех лекций, он отправил их друзьям. “Убедись, что ты внимательно просмотрел их, – написал он одному. – Это самое ценное открытие в моей жизни”. Другому он написал, что это “теория несравненной красоты”91.

В возрасте тридцати шести лет Эйнштейн совершил один из самых впечатляющих и драматических переворотов в наших представлениях о Вселенной. Общая теория относительности была не просто интерпретацией некоторых экспериментальных данных или открытием серии более точных законов. Это был совершенно новый способ восприятия реальности.

Ньютон завещал Эйнштейну Вселенную, в которой время было абсолютной сущностью и протекало независимо от объектов и наблюдателей и в которой пространство также было абсолютной сущностью. Гравитация считалась силой, с которой массы действовали друг на друга, не очень понятным образом распространяющейся через пустое пространство. В рамках этой теории объекты подчинялись механическим законам, которые оказались весьма точными и почти идеально описывали орбиты планет, диффузию газов, диффузию молекул, распространение звуковых (но не световых) волн.

В своей специальной теории относительности Эйнштейн показал, что пространство и время не могут существовать независимо, а, напротив, образуют единую ткань пространства – времени. Теперь, с появлением его общей версии теории относительности, эта ткань пространства – времени стала не просто вместилищем для объектов и событий. Она обрела свою собственную динамику, которая, с одной стороны, определялась движением объектов в ней, а с другой – определяла их движение внутри себя, в точности как ткань сетки батута прогибается и образует рябь, когда по ней катится шар для боулинга и бильярдные шары. И в свою очередь, если создать движущиеся по сетке батута искривления и рябь, они определят путь, по которому покатятся шары и заставят бильярдные шары двигаться в направлении шара для боулинга.

Искривление и рябь ткани пространства – времени объяснили гравитацию, ее эквивалентность ускорению, и, как утверждал Эйнштейн, общую относительность всех форм движения92. По мнению Пауля Дирака, лауреата Нобелевской премии и пионера квантовой механики, это было “вероятно, крупнейшее научное открытие из всех сделанных когда-либо”. Еще один великий физик XX века, Макс Борн, назвал это открытие “величайшим успехом человеческих попыток понять природу, наиболее удивительным сочетанием философского понимания, физической интуиции и математического мастерства”93.

Эта гонка сильно подняла настроение Эйнштейна, хотя и ужасно вымотала его. Его брак рухнул, в Европе бушевала война, но Эйнштейн был так счастлив, как не будет больше никогда. “Мои самые смелые мечты сейчас осуществились, – ликовал он в письме к Бессо. – Общая ковариантность. Движение перигелия Меркурия, сосчитанное удивительно точно”. И подписался в конце: “Довольный, но обессиленный”94.

С Эльзой, июнь 1922 г.

Еще совсем молодым человеком Эйнштейн в письме к матери своей первой девушки предсказал, что доставляющие радость занятия наукой будут для него убежищем от болезненных личных переживаний. Так оно и вышло. Победить общую теорию относительности оказалось легче, чем найти уравнения для сил, завертевших его семейные отношения.

Силы были разнонаправленными. В тот самый момент, когда он заканчивал вывод своих уравнений поля, – в последнюю неделю ноября 1915 года – его сын Ганс Альберт сказал Мишелю Бессо, что хотел бы провести Рождество вдвоем с отцом, желательно на горе Цугерберг или в каком-то столь же уединенном месте. Но одновременно мальчик отправляет отцу обидное для него письмо о том, что не хочет, чтобы тот вообще приезжал в Швейцарию1.

Как объяснить это противоречие? Порой казалось, что сознание Ганса Альберта раздвоилось. В конце концов, ему было только одиннадцать лет, и в нем боролись противоречивые чувства к отцу. Это можно понять. Эйнштейн был человеком, умеющим убеждать, ярким, а порой и харизматичным. Но он был довольно замкнутым и отрешенным и часто дистанцировался – физически и эмоционально – от мальчика, которого воспитывала заботливая мать, чувствовавшая себя униженной.

Упорство и терпение, которые Эйнштейн проявлял при работе над научными проблемами, сочетались у него с нетерпением при решении личных проблем. И он сообщил сыну, что отменил поездку. Прочитав последнюю лекцию по общей теории относительности, Эйнштейн написал ему: “Недружелюбный тон твоего письма очень сильно разочаровывает меня. Я вижу, что мой приезд принесет тебе мало радости, поэтому я думаю, что мне нечего трястись в поезде два часа двадцать минут”.

Возникла также размолвка, связанная с рождественским подарком. Ганс Альберт стал заядлым лыжником, и Марич купила ему все необходимое – за 70 франков. “Мама купила все при условии, что ты также поучаствуешь, – писал он, – и я буду считать это рождественским подарком”. Эта просьба не понравилась Эйнштейну. Он ответил, что пошлет ему подарок деньгами, подчеркнув: “Но я думаю, что этот роскошный подарок стоимостью 70 франков не соответствует нашим скромным возможностям”2.