Создавая немало шума железом своих панцирей и железными же подковами сапог, впереди и вокруг него топали его оруженосцы с обнаженными саблями в руках. Они пинками расшвыривали тех, кто выражал свою покорность новому повелителю, лежа посреди дороги.

Тимур бывал в этом дворце всего один раз, но этого оказалось достаточно, чтобы прекрасно в нем ориентироваться. После того как эмир сделал два поворота в своем движении, можно было с уверенностью сказать, что движется он не куда-нибудь, а в сторону гарема.

Вот наконец и его двери. Чем обычно встречали в те времена эти отделения дворца своих повелителей? Запахом сладких ширазских духов и криками попугаев. Восточные женщины, тем более собранные в большом количестве вместе, не могут обходиться без болтовни этих птиц. Когда только они находят время их слушать, если и сами любят поговорить.

Двери сераля оказались запертыми.

Телохранители, бежавшие первыми, остановились перед ними в некоторой нерешительности. Любой нукер с детства был приучен почитать жен своего господина. И вообще любого господина.

– Ну что же вы! – негромко сказал Тимур и сделал знак, который можно было истолковать только таким образом: «Ломайте!»

Эти двери оказали Тимуру еще меньше сопротивления, чем стены Балха. И вот он, морщась от сильного запаха духов и воплей цветастых птиц, входит внутрь. Первое, что он там увидел, были не женщины, а пятеро стоящих шеренгою, согнувшись в низком поклоне, мужчин. Когда они разогнулись, эмир увидел мягкие, безбородые лица с жабьими ртами, оплывшие плечи. На головах у них были синие чалмы с серебряными украшениями. Одеты все пятеро были в длинные синие халаты с белыми восьмиугольными звездами.

Евнухи.

– Кто старший из вас? – не стараясь скрыть свою брезгливость, спросил Тимур.

Стоявший в шеренге справа евнух с наиболее отвратной физиономией сделал шаг вперед:

– Главный хранитель гарема бежал еще вчера. Я буду рад тебе служить, хазрет.

– Как тебя зовут?

– Торуд.

– Ты персиянин?

– Ты угадал, хазрет.

– Все наслышаны о непревзойденной красоте жен эмира Хуссейна, я решил проверить правоту слухов.

– Ты сам войдешь к ним или прикажешь привести их сюда, хазрет?

– А сколько их?

– Двадцать шесть жен и двадцать четыре наложницы. Каждая могла бы стать украшением дома любого султана и любого халифа, хазрет.

Тимур на секунду задумался:

– У меня не так много времени, чтобы большую часть его тратить здесь.

Спутники эмира одобрительно засмеялись.

– К тому же сказано, – продолжал эмир, – для того, чтобы узнать, готов ли плов, достаточно съесть полгорсти, нет нужды пожирать весь казан.

Торуд понимающе поклонился и вытащил из-за пояса нечто упакованное в парчовый чехол, протянул эмиру.

– Что это?

– Здесь все имена жен и наложниц. Ты можешь выбрать понравившиеся имена.

– Что мне дадут имена, когда я не видел лиц! Ты сам назови мне тех, которые пользовались наибольшим вниманием своего бывшего господина. Доверимся в этом деле моему бывшему другу Хуссейну. В женщинах он безусловно разбирается. Видит Аллах, ни в чем больше, – тихо добавил эмир.

Эти слова вызвали взрыв хохота.

Торуд развернул список:

– Все пятьдесят жен и наложниц пользовались вниманием эмира Хуссейна, но сердце его принадлежало четырем. Первая – Манана, грузинка. Вторая – египтянка Манехет, третья из Индии доставлена совсем недавно, имя ее Рандива, четвертая – турецкого рода, зовут Тахмина.

– И достаточно. Приведи их в порядок, Торуд, и доставь в мое становище. Остальные…

Тимур обернулся к своим спутникам:

– Остальных я отдаю вам. Еще Чингисхан говорил, что лучшая добыча – добыча лошадьми. Потом идет добыча женщинами и только потом добыча деньгами.

С этими словами победитель покинул гарем побежденного.

Цитадель Балха оказалась укреплена значительно лучше самого города. Она была воздвигнута на каменистом основании, приподнятом локтей на двадцать над окружающими кварталами. Так что подтащить стенобитные машины было очень трудно, для начала следовало соорудить соответствующие насыпи. Осажденные сражались с неожиданной энергией, которую трудно было ожидать от людей, перенесших накануне страшное поражение. Хуссейн вспомнил наконец о запасах пороха и нефти, имевшихся в подземельях хиндувана, с их помощью защитникам удалось сжечь две стенобитные машины. Появилась опасность того, что осада затянется. Этого нельзя было допускать. Тимур понимал, что и Кейхосроу, и термезские сеиды поддерживают его только потому, что верят в его удачливость и непобедимость, любая серьезная неудача может все изменить.

– На что он рассчитывает? – спрашивал Береке Тимур, разглядывая стены хиндувана.

– Разве что на помощь Аллаха, – пожимал плечами в ответ сеид.

– Аллах оставил его, это понятно всем!

– Сейчас понятно, но завтра могут появиться сомневающиеся.

Тимур отмахнулся, показывая, что не надо ему повторять вслух его собственные мысли.

– У нас остается одно средство.

– Ты имеешь в виду штурм?

– Да. Китайские машины вот-вот подползут к его хиндувану вплотную. Мы обили их медными листами, теперь их нельзя будет зажечь.

Эмир посмотрел на своего ближайшего советника:

– Ты придерживаешься другого мнения?

Береке кивнул.

– Тогда скажи какого?

– Я знаю, как заставить Хуссейна сдаться. Но для этого мне необходим один человек.

Тимур усмехнулся:

– Я знаю этого человека?

– Знаешь. И знаешь намного лучше меня и, несмотря на это, очень дорожишь им.

Эмир вернулся в шатер, сел на подушки, откинулся, смежил веки.

– Дорожу, потому что не придумал еще, как его казнить. Он нанес мне страшную рану, убил моего старинного друга Байсункара, не могу же я просто посадить его на кол или бросить леопардам в клетку. Это выглядело бы как благодарность, учитывая размеры совершенного им зла.

– Я понимаю тебя, и я придумал, как восстановить равновесие в этом деле.

– Равновесие? Что это значит?

– Маулана Задэ, конечно, умрет, но таким образом, что своей смертью сослужит нам великую службу.

– Объясни, что ты задумал?

– Отдай мне Маулана Задэ. Отдай мне его сегодня, и завтра к тебе явится человек от Хуссейна с просьбой о мире.

Тимур задумался. И думал довольно долго. Не то чтобы он испытывал недоверие к словам своего ближайшего друга и советника… Но расстаться с такой добычей, как убийца Байсункара, ему было тяжелей тяжелого.