Однако в тот год погода была очень плохой, и Эгиль смог выйти в море, лишь когда лето начало клониться к осени. Оставив Борг на попечение Осгерд, он направился навстречу восточным ветрам, которые дули яростнее, чем когда бы то ни было. Чтобы выдерживать курс сквозь шквальные порывы, сопровождаемые проливными дождями, под небом, почти все время скрытым облаками, требовалось немалое искусство кораблевождения.

Достигнув в конце концов Оркнейских островов, Эгиль обогнул их, взяв далеко на север. До этих мест вполне могла дотянуться рука короля Эйрика. Вновь повернув к югу, корабль попал в шторм, сорвавшийся с Шотландского побережья. Моряки не видели ни единого клочка берега, путь к которому не был бы прегражден рифами. Конечно, такие места были, но корабль, судя по всему, проходил мимо них ночами, когда их нельзя было разглядеть. Шторм, казалось, был намерен длиться вечно. Надрываясь на веслах и вычерпывая воду, гребя и вычерпывая, они добрались до северо-восточной Англии.

И затем, с наступлением сумерек, мореплаватели, наполовину ослепленные водяной пылью, которую шторм срывал с поверхности воды и не то тучами, не то волнами нес над морем, внезапно услышали грохот прибоя и спереди по курсу, и со стороны моря. Им ничего не оставалось, как только направиться к земле. В устье Хамбера корабль сел на мель и разломился.

Они спаслись сами и сохранили большую часть товара. Промокшие, продрогшие до костей, измученные моряки не могли представлять никакой угрозы для местных жителей; кое-кто из них видел, что случилось, и вышел на берег к потерпевшим кораблекрушение. Впрочем, они с первого же взгляда поняли, что пытаться обобрать незадачливых мореплавателей было бы неразумно и опасно для них самих. Напротив, местные жители предложили неудачникам кров и помощь. От них Эгиль узнал, куда его занесло, а также и то, что король Эйрик и королева Гуннхильд — в Йорке, совсем неподалеку.

Более обнадеживающей оказалась новость о том, что Аринбьёрн не только находился с правителями, но занимал высокое положение и считался их близким другом. Эгиль принял решение. На то, что ему удастся как-то изменить внешность и пробраться за много миль в Нортумбрию, было мало надежды. Скорее всего он будет узнан и схвачен. Он не мог пойти на риск позорного пленения во время бегства. Купив у одного из жителей побережья лошадь, он, не дожидаясь рассвета, отправился в Йорк.

Он добрался до него следующим вечером. Он был вооружен, но скрывал шлем под широкой шляпой, а меч под плащом. В таком вот виде он въехал прямо в город и спросил, как найти дом Аринбьёрна.

Король Эйрик трапезничал. Королева Гуннхильд сидела рядом с ним. Не по норвежскому, а по английскому обычаю. Возвышение находилось в дальнем конце длинного помещения. Королевская чета располагалась в торце длинного стола, протянувшегося почти до самого входа. Справа и слева от короля и королевы сидели их сыновья Гамли и Гутхорм. Остальные места предназначались для почетных гостей, но сегодня все они случайно были пусты. По обеим сторонам стола сидели дружинники согласно разрядам. Держать вдоль стен зала вооруженных людей было не в привычках англичан, но так решил Эйрик. Виночерпий следил, чтобы никто не сидел с пустым кубком.

На столе стояли многочисленные сальные свечи в подсвечниках. Их запах смешивался с запахом жареной свинины, разложенной на досках. Когда на улице темнело, зажигалось множество ламп, подвешенных к потолочным балкам. На стенах висели богато вытканные гобелены. Вместо ям для огня, в середине зала был сооружен каменный очаг, топившийся толстыми поленьями, так что пол можно было, не опасаясь пожара, застилать ароматным можжевельником. Когда наступит зима, думала Гуннхильд, в этом зале станет куда холоднее и сырее, чем в опрятном, хотя и маленьком домишке какого-нибудь бонда — здесь, в Англии, их называли йоменами, — зато вид у этого помещения был воистину королевский, ну, а она сможет одеваться в самые прекрасные меха.

Дверь открылась. Вероятно, одновременно распахнулась и наружная дверь — порыв холодного ветра заставил заметаться пламя в очаге. В зал вошел привратник.

— Господин, — обратился он к Эйрику, — пришел хёвдинг Аринбьёрн, чтобы увидеться с тобой. — Он замялся было, но потом добавил: — У него, должно быть, важное дело. Он привел свою дружину, и все вооружены.

Сердце в груди Гуннхильд заметалось, как огонь в очаге. Выражение костистого лица Эйрика не изменилось.

— Впусти его, — ровным голосом сказал он.

Вход в зал скрывался в полутьме, но Гуннхильд все же разглядела, что следом за Аринбьёрном вошли одиннадцать человек. Тускло мерцали шлемы и кольчуги. Аринбьёрн шел впереди. На нем не было кольчуги, лишь на плече висел меч. Он остановился по правую руку от короля.

Эйрик довольно натянуто улыбнулся.

— Приветствую тебя, — сказал он. — Чего ты хочешь?

Ответ был уверенным, как подступающий прилив:

— Я привел сюда человека, проделавшего дальний путь, чтобы заключить мир с тобой. Господин, тебе делает честь, когда твои враги по своей собственной воле приходят из отдаленных стран, потому что не могут выносить бремя твоего гнева. Поступи с этим человеком как подобает благородному мужу. Даруй ему свое прощение, ибо он оказал тебе почет, тот, который пересек великие моря, покинув дом и родную землю, не имея иных причин для этого плавания, кроме желания вернуть твое расположение.

Эйрик ждал, прищурив глаза. Гуннхильд почувствовала, как ее охватывает ликование.

Спутники Аринбьёрна подошли поближе. Над всеми возвышался один, безоружный, которого Гуннхильд узнала сразу. Эгиль сильно облысел, борода у него стала седой, как шкура старого волка, но его фигура оставалась все такой же могучей, а грубое, словно топором вырубленное лицо — таким же уродливым. На одно сердцебиение их взгляды встретились, а затем черные глаза обратились к бледно-голубому, как зимний лед, взгляду короля.

— Как смел ты появиться предо мною? — полушепотом проговорил Эйрик, и его голос был подобен звуку, с каким меч извлекается из ножен. — Когда мы в прошлый раз расстались с тобой, это произошло при таких обстоятельствах, что ты должен был понимать — я заберу твою жизнь, как только у меня появится такая возможность.

Исландец двинулся вперед, прошел вдоль стола. Сначала он не говорил ни слова. Гуннхильд слышала сдавленное дыхание своих сыновей. Они доселе не встречали этого человека, но много слышали о нем. Люди на скамьях сидели, словно застывшие, пока Эгиль проходил мимо них. Вот его огромная фигура загородила почти весь очаг. Гуннхильд потянулась было за ножом, лежавшим возле доски со свининой, и лишь с трудом взяла себя в руки. Бесполезно пытаться зарезать его этим игрушечным клинком. А вот Эйрик должен совершить ту месть, ради которой ее заклинания летели за безбрежные моря, чтобы затуманить рассудок Эгиля.

Огоньки свечей отразились в лысом черепе, когда Эгиль опустился на корточки и обнял колени Эйрика. Король сидел неподвижно.

А затем Эгиль произнес своим летучим и глубоким голосом, иметь который у него не было никакого права: