Аргумент был веский.

– Слушай, – вспомнил я о цели нашего с Пасом визита. – Ты находил записку Мичмана месяца три-четыре назад?

– Какую еще записку?

– На тетрадном листе. Там еще с другой стороны цифры были написаны. Мичман сообщал, что ждет тебя в кабаке.

– А, помню, было. Это Мичман тебе сказал?

– Да. Где сейчас эта бумажка?

– Не помню, – Пучеглазый пожал плечами. – А чего это вдруг она вам понадобилась? «Косяк» завернуть?

– Нет, у меня там были долги записаны, – сказал я. – Теперь не могу вспомнить, кому отдал, а кому должен.

– Хреново, – сочувственно вздохнул химик. – День сегодня такой, невезучий. У меня тоже все вкривь и вкось, никак не могу добиться повторяемости эксперимента.

– Кажется, на базе завелся неизвестный науке вирус, – усмехнулся Пас. – На всех напала страсть к экспериментам. Молчунья пытается переделать асфальтоукладчик в гравилет, Мичман ставит опыты по выживанию на салагах, а в музее...

Мне пришлось снова толкнуть его локтем.

– Что в музее? – рассеянно спросил Пучеглазый.

– Кто-то сушеную торпеду спер, – вывернулся я, не желая выдавать тайну расчлененного жидкостного аппарата.

– Да ну! – химик неохотно оторвался от изображения на мониторе. – Откуда такие слухи?

– Никакие это не слухи, – ответил я. – Мы с Чистюлей проходили мимо музея, смотрим – дверь приоткрыта. Залезли внутрь, а там один постамент пустой.

– Это ерунда, – отмахнулся Пучеглазый. – Там уже давно все на фиг разграблено, а замок кто только не выбивал.

– Зачем? – спросил Пас.

– Подзаработать, – химик снова глянул на монитор. – Хозяин кабака, Артур, иногда берет куски тварей на сувениры за неплохие деньги, а потом перепродает на материк. Так что не забивайте себе голову ерундой, к экспериментам это отношения не имеет. Тем более к моим.

– А ты над чем работаешь? – ради приличия поинтересовался я.

– Можно подумать, оно вам интересно, – отмахнулся Пучеглазый.

– А бумажку, значит, не помнишь, куда дел? – я на всякий случай еще раз попытал счастья.

– Нет.

– Ладно, – вздохнул Пас. – Тогда не будем тебя отрывать от работы.

Мы оставили Пучеглазого и забрались в глубь пальмовой рощицы, в самом центре которой валялась брошенная кем-то пластиковая канистра. Там же лежало бревно, специально положенное вместо лавочки, а возле него чернело кострище со скобами для приготовления морепродуктов. Место было хорошо тем, что, пока непрошеный соглядатай пробирался бы в сердце рощи, мы могли заметить вспугнутых им птиц и убраться оттуда. У нас не было ни малейшего желания встречаться с Жабом или с кем-то еще.

– Индийский океан, – произнес Пас, устраиваясь на бревне.

Мне был понятен ход его мыслей.

– Кажется, Жаб решил затеять большую охоту, – кивнул я. – На дичь, которой нет в каталоге Вершинского.

– И, судя по тому, какой аппарат он пробует сделать, ему с этой дичью уже приходилось встречаться.

– Только непонятно, как он собирается попасть в Индийский океан, – я пожал плечами. – Работы для охотников становится все меньше, так что разнарядку получить сложно. На что он надеется?

– На свои связи, – заявил Пас. – Вспомни, как год назад он обещал Рипли не задерживаться надолго в Атлантике? И как мы сдавали на допуск.

– Да, – я задумчиво потер переносицу. – Взятки и связи. Наверное.

Меня все сильнее охватывала тревога, да и Пас беспокоился не меньше моего.

– Я все думаю, что это может быть за дичь? – проговорил он. – Ведь Жаб один на нее охотиться не пойдет, мы в его команде.

– Рипли уже вроде бы поохотилась. Помнишь, они говорили о какой-то поганке?

– Помнить-то помню, а что толку? Это как с той «гадостью». Слово есть, а что оно обозначает в контексте – неясно. Хотя, если честно, я был бы не прочь поохотиться на серьезную тварь.

Из уст Паса такое заявление прозвучало дико – он и охота казались мне понятиями совершенно несовместимыми.

– Деньги нужны, – заметив мое удивление, пояснил Пас. – Здесь платят копейки, а вот во время активной охоты...

– Прочел письмо от матери? – догадался я.

– Да. Врачи говорят, что сейчас самый благоприятный момент для проведения операции. Дальше будет хуже.

– Денег можно заработать не только во время охоты.

– Пока мне другие способы не приходят в голову, – признался Пас.

– Ты местами умный, а местами деревянный по пояс, – фыркнул я. – Пучеглазый ведь при тебе говорил, что Артур иногда берет у охотников фрагменты биотехов на сувениры.

– И что?

– Надо узнать, что нынче в ходу на материке, а там подумаем.

Не знаю, насколько Пасу понравилась моя идея, но взгляд его заметно посветлел.

– Пойдем, – он поднялся с бревна. – По-моему, это идея.

Мы покинули рощу и направились к ресторанчику. Катер биологов покачивался у пристани, но самих их видно не было – наверное, работа на месте обнаружения капканов закончилась и теперь командование базы выделило для исследований один из свободных ангаров. Я представил, как с наступлением вечера «деды» начнут нарезать вокруг прибывших девушек акульи круги. В том, что большинство биологов именно женского пола, не было ни малейших сомнений.

Добравшись до ресторанчика, я толкнул дверь и первым вошел в уютную прохладу помещения. Пас протиснулся следом. Внутри все было как обычно – хозяин, протирающий бокалы, работающий приемник, исторгающий бархатистые звуки музыки. Не было только Рипли и Долговязого. Хороший знак.

– Встряхнули мы нашу начальницу, – Пас потер опухшую руку.

– Да уж, – невесело ухмыльнулся я.

– Кстати, – сказал он, – я тебя так и не поблагодарил.

– Не грузись, сочтемся, – я легонько хлопнул его по плечу. – Что гласит первое правило подводной охоты? Сам погибай, но товарища выручай!

– Все равно спасибо.

– Заметано.

Отсутствие посетителей в ресторане было нам на руку – можно было поговорить с Артуром, не опасаясь случайных ушей. Для общения я выбрал английский. Мне, в общем-то, без разницы, а для хозяина он родной.

– Что закажете? – оторвал он взгляд от бокала.

– Мы хотели бы кое-что предложить, – ответил я. Услышав английский, Артур немного опешил – наши из принципа говорили с ним только по-русски.

– И что? – осторожно спросил он.

– Нельзя ли продать что-нибудь жителям материка?

– Что-то конкретное?

Я не знал, как перевести разговор в нужное русло. Сказать прямо я, честно говоря, побаивался, а ходить вокруг да около представлялось мне глупым до невозможности.